Аналитик, политический обозреватель Артем Шрайбман пришел в эфир «Радио Свободы» и ответил на несколько вопросов о беларуском протесте, которому через несколько дней исполнится год. Мы записали главное: что это вообще было, могло ли обойтись без крови и может ли все это повториться. 

Артем, что это вообще было? 

2020-й – это точка бифуркации. Момент, когда копившаяся годами усталость и недовольство «властью», разрослись до рекордных объемов и выплеснулись наружу. Это можно назвать и взрослением, по крайне мере, значительной части общества. Архаизация «власти» стала абсолютно нетерпимой для этой части беларусов. Это уже не политическое, эстетическое или этическое несогласие – это отторжение, нежелание делить жилплощадь с этой «властью». 

Это как когда жена после долгих издевательств мужа, наконец, хочет окончательно разорвать отношения – но на этом метафора перестает работать. Из квартиры с домашним тираном можно физически уйти, но общество не может поступить также. Миллионы недовольных беларусов не уедут. В этом ответ на вопрос, может ли ветер вернуться на круги своя – может (Может ли повториться массовый протест – Прим. KYKY).

Электоральная реальность для Лукашенко не изменилась, отторжение стало еще более глубоким, ослабление «власти» по внешним по отношению к протесту причинам (экономика, санкции, конституционные эксперименты) даст новое пространство для массовой политизации. 

Беларуское национальное в этом году проявилось в двух измерениях – символике и методах протеста. С одной стороны, это был ренессанс БЧБ-флага, вышедшего далеко за пределы небольшого круга людей, которым он был важен до 2020-го. Флаг наполнился новым смыслом – и это серьезная заявка на то, чтобы он стал государственным через время. Песни NRM, Nizkiz и других беларуских исполнителей стали гимнами протеста, хотя здесь они делят символическое поле с беларуским ремейком «Муры» и песней «Перемен» Цоя. Учитывая проросийский дрейф Лукашенко и его системы, национальное стало маркером протеста еще с точки зрения освобождения из-под российского авторитарного влияния. 

Отказ подавляющего большинства протестующих и лидеров оппозиции от насилия – еще одна глубоко национальная беларуская черта. Беларусы не единственный народ, кто сделал такой выбор, но у нас в 2020-м он казался практически неизбежным, учитывая национальную историю и политическую культуру. Не факт, что этот моральный барьер сохранится в будущем. 

Беларуский протест не имел геополитического измерения, потому что был вызван внутренней политикой «власти» – непрозрачными выборами, репрессиями, насилием. У этих проблем нет очевидного внешнего ракурса. Внешний выбор не так остро стоит для большинства беларусов – эта повестка просто не была активирована в их головах. Но по мере усиления конфронтации Минска и Запада, вовлечения Москвы в поддержку Лукашенко, будет все больше стимулов к интернационализации не только самого кризиса, но и его восприятия в головах людей. Если Москва перейдет от слов к активному вмешательству, политическая энергия беларуского протеста может переброситься и на нее. 

Смогут ли беларусы примириться друг с другом? 

События 2020-го не только продемонстрировали раскол в беларуском обществе, но и обострили его. Многим людям стало ясно, что этот раскол существует, хотя для других восторжествовало чувство монолитности своей стороны и немногочисленности, чужеродности другой стороны. Как показывает та социология, которая у нас есть, Лукашенко сохранил свое электоральное ядро в 20-30%, однако антагонизировал куда большую часть общества. По мере обострения конфликта, стороны поляризовались. Лучше всего это подчеркивают рутинные обвинения друг друга в фашизме, хотя из этого мы также поняли, что у обеих частей общества есть общий знаменатель абсолютного зла. 

Учитывая личность и стиль Лукашенко, стороны не могут примириться при нем.

Этот «политик» отвергает любую инклюзивность, он не может быть арбитром или модератором, он может быть лишь в авангарде своей стороны.

Поскольку моральный шок, который получила сторона протеста в 20-21-м, не уйдет еще много лет, формулы примирения при Лукашенко я не вижу. После его ухода многое будет зависеть от того, на что поставят следующие правящие элиты – на консолидацию общества или на продолжение подавления несогласных. Если случится первая ставка, вряд ли можно будет обойтись без какого-либо наказания виновных в насилии. Затем возможно переключение общества на новую повестку, на новые споры. 

Другой формулой является внешняя угроза, которая бы сплотила страну. Но если внешнее, то есть российское вмешательство произойдет на стороне одной из частей беларуского общества, сложно предсказать, какой из инстинктов – патриотический или групповая лояльность – победит.

Протест мог состояться без крови? 

Я сожалею обо всех страданиях и потерях, но я также понимаю: едва ли режим беларуского типа мог уйти бархатно, без подобных испытаний. Говорить, что эту цену мы должны были заплатить – цинично, но, кажется, две доступные альтернативы – еще больше насилия, чтобы смена власти ускорилась или категоричный отказ от протестов, чтобы поберечь себя, беларуское общество не устроили. 

Важный урок состоит в том, что все тренды обратимы. Случайности, ошибки, стечения обстоятельств способны разворачивать или, наоборот, очень сильно ускорять процессы, которые казались предсказуемыми. Степень консолидации режимов также имеет значение. Универсальных рецептов или чисел протестующих, нужных для победы, не существует. То, что просто работает в Грузии или Армении, может не сработать в Беларуси. Кроме того, определенным уроком стало осознание того, в насколько разных информационных пузырях живут две стороны беларуского кризиса.