Кто такой аутрич

Сложность моей работы в основном в том, что она охватывает людей вне офиса и государственных учреждений – это, фактически, уличная социальная работа. Ты приезжаешь как на определенные точки, так и в места употребления наркотиков: квартиры, притоны, где обычно люди колются. Мобильный передвижной пункт – это автобус, в котором есть необходимое оборудование и где медицинский работник может сделать «пришедшему» экспресс-тест на ВИЧ, есть и стационарные пункты – это офисы, сюда люди приходят реже. Клиентам МАКП (мобильный анонимно-консультативный пункт – прим. KYKY) не нужно показывать паспорт и говорить свое настоящее имя.

Люди у нас ещё живут пережитком советских времён, и декрет №6 («О неотложных мерах по противодействию незаконному обороту наркотиков», по которому можно получить до 25 лет – прим. KYKY) их довольно сильно напугал. Многие употреблящие отказываются от помощи и даже боятся выходить на улицы, чтобы их не поймали и не отправили в разные учреждения: от тюрьмы до ЛПТ. Для этого и сделали мобильные пункты – мы приезжаем к подъездам таких людей сами, либо в определенное место. Им может быть даже парковка у метро или супермаркетов, а по саунам и кабакам мы не разъезжаем, нет.

Вся база «клиентов» идёт от того, что каждый аутрич, как правило, сам бывший потребитель наркотиков и прикреплен к району, в котором он жил или живёт. Я употреблял 10 лет, был фактически на грани. Однажды просто щёлкнуло в голове: так больше нельзя. У меня семья, ребенок.

Я обратился за помощью, а потом мне сказали: «Илья, у тебя огромный опыт, огромная база людей, ты досконально знаешь притоны, тебе будет легко работать и ты принесешь довольно большую пользу по снижению вреда.

Плюс еще и копейку заработаешь». Я согласился и так начал работать аутричем. Об организации «Позитивное движение» знал ещё раньше, а вот о возможности работы там мне рассказал такой же аутрич, каким стал и я. Он сказал: «Кто, если не ты?» Я поговорил с руководством, меня взяли. У меня есть контакты всех наркоманов, знаю их от А до Я – это и есть моя база. Человек, который когда-то употреблял, найдет подход к этим людям, они смогут ему довериться и не бояться, потому что он для них «свой». А у них даже врачи могут вызывать опасение. Они сторонятся незнакомых людей, боятся сказать лишнего. Важно сказать, что вся информация, которую я получаю от «пациентов» как аутрич – строго анонимная. Её не может и не узнает никто, кроме меня и человека, который мне её говорил.

«Я знаю, о чём говорю, потому что сейчас сам нахожусь на метадоновой программе»

Большинство наркоманов – это, конечно, молодежь. По среднему возрасту – 25-35 лет. Бывает и 18, бывают люди после 40, 37-38 лет. Но это наименьшая группа. Сами понимаете, наркотики разрушают организм – немногие доживают даже до 50, особенно, когда не знают свой статус и не лечатся. У таких людей ничего не болит, потому что наркотик сам по себе является обезболивающим, всё вылезает, только когда человек ложится в больницу на осмотр или вынужден купировать абстинентный синдром (ломку – прим. KYKY). В основном у наркоманов страдают зубы и печень.

Как правило, наркоманы – это дети из самых обычных семей, обычных родителей, небогатых, рабочих. Кто-то из них ищет новые ощущения, кто-то по совету друга попробовал, кто-то с девушкой искал новые способы разнообразить секс. Зависимость возникает постепенно, но большинство таких людей вообще не думают, что они зависимы: «Да я слезу в любой момент!» Кто-то  при помощи наркотиков «слезает» с алкоголя. Пить же в понедельник не будешь, вот они и делают укол и чувствуют себя бодро. А потом начинает возникать ломка, хотя всё начинается с баловства. Я знаю, о чём говорю, потому что сейчас сам нахожусь на метадоновой программе. Физическая зависимость – это ничтожно, а вот психологическую, когда у тебя в голове этот червяк сидит – побороть очень непросто. Когда впрыск в кровь дофамина становится регулярным, его сложно добрать в каком-то другом месте. Мне как-то рассказывали: «Вспомни свой лучший секс и умножь его на десять, – это и будет эффект от прихода». Но потом этому человеку и солнышко не светит, и простые человеческие радости не в радость, и вообще вся жизнь.

Сначала я звоню людям и договариваюсь о встрече. Раз, второй, третий. Мы записываем их в карточки участников программы, рассказываем, кто мы, даём раздаточный материал – в основном это чистые шприцы и презервативы, дезинфицирующие салфетки. Можем помочь с лекарственными препаратами. Предупреждаем, по каким дням дежурят врачи – есть терапевты и даже гинекологи для женщин. Потом они уже знают сами, где и как нас искать, приходят «без предупреждения». Но к каждому из них подход индивидуальный, нет методики «всех под одну гребенку» – к каждой группе наркоманов свой подход. Даже если говорить о притонах – их огромное количество, но люди оттуда боятся выйти «вовне», ведь за наркотики дается огромный срок.

Было ли мне когда-нибудь страшно? Нет, я к ним заходить не боюсь – знаю всю эту кухню изнутри.

Тем более, на дежурствах присутствуют старший и обычный соцработник и два аутрича. Два часа мы на месте, в автобусе – ждем, кто придет к нам сам. Если не приходят, начинаем объезд по точкам, заходим в квартиры, выдаем шприцы и получаем использованные. Если шприцы у них уже насобираются, рассказываем про тесты на ВИЧ. У нас есть и юристы, и врачи, мы всё подробно объясняем. Есть даже система поощрения: принеси флюорографию – и мы тебе дадим небольшой «пакет»: зубная паста, щетка и шампунь. Человеку приятно, и ты знаешь, что у него нет, например, туберкулеза. Самый частый анализ – это на ИПП и ВИЧ, конечно.

«Говорят, что бывших наркоманов не бывает, но бывают спасённые»

У нас есть областные филиалы, но я по провинции не езжу, работаю на своём закреплённом участке. Бывает ситуации, когда ты заходишь, а люди внутри квартиры уже ловят приход. У них паранойя, может казаться, что ты – это милиция или какой-то человек, который о них всё расскажет. Моему здоровью физически не угрожали, но однажды не выпускали из квартиры около часа. Все мои разговоры с наркопотребителями конфиденциальны. Моя задача – довести им мысль: «Не колитесь, если употребляете не внутривенно. Если внутривенно, то делайте это обеззараженными шприцами, если нечем – прокипятите».

Мы идем на встречу зависимым людям в любом случае, первый этап – это снижение вреда. Второй – работа с наркологом или психологом. Когда человек хочет «слезть», ему нужна помощь – мы сотрудничаем со многими центрами и закрытыми наркологическими отделениями больниц, можем положить человека в стационар. После «выхода» такого человека обязательно подхватываем, чтобы он опять не залез в это болото, можем его и трудоустроить. Как и в любой ситуации, здесь всё будет зависеть от человека и его приоритетов. Мы стараемся вытянуть каждого – каждый «спасенный» для нас большое достижение. Да, говорят, что бывших наркоманов не бывает, но бывают спасённые. Они не возвращаются к прежней жизни и искренне говорят спасибо нам, не врачам. Плюс ведется подсчет шприцов, по ним тоже можно сделать вывод: сократилось употребление или нет.

«Супруга сначала отреагировала на мою работу негативно»

Это не моё основное место работы, но график у аутрича ненормированный – мне и ночью приходилось выносить шприцы, потому что десять человек ждет, и если я это не сделаю... ВИЧ – это ведь не простуда. И камушки мне в окно кидали, но в основном звонят по телефону. А так я работаю на рынке – собираю детские велосипеды-управляшки. Все остальные аутричи тоже стараются совмещать несколько работ или подработок. В начале было сложно втянуться в систему, понять, как и что работает. Сейчас я работаю аутричем уже четвертый год, знаний хватает. Я живу не для себя, а для семьи – жены и ребенка. Супруга сначала отреагировала на мою работу негативно, не поняла. Потом я ей простым языком рассказал про всю организацию и нюансы работы, тогда уж она отнеслась положительно. Всё это дает мне мотивацию. Тем более, у нас регулярно проводятся тренинги, выездные семинары, мы сотрудничаем с мировыми организациями, обмениваемся опытом. Карьерный рост тут тоже есть. А запрета о неразглашении информации о зарплате нет. Твоё дело – рассказывать или нет, какую сумму ты получаешь.

Жить только на эти деньги, конечно, невозможно. Грубо говоря, аутрич получает 100 долларов.

Я рассматриваю это только как дополнительный заработок и конкретную помощь. Но любая работа начальством поощряется, тебя замечают, могут находить дополнительные ставки. Запись в трудовой книге у меня есть, но едва ли моя профессия прописана именно как аутричер.

Это не самая легкая работа. ВИЧ-положительные люди чаще всего просят нас поговорить с их мамами, чтобы правильно донести информацию и не испугать близких. Не знаю, как общество в целом, но многие люди начали уже понимать, что ВИЧ через рукопожатие не передается. Но доходило до того, что зараженным людям отводили отдельную посуду в доме. А нужны только предметы личной гигиены – щетка, щипчики, ножницы. Люди стали более образованы, но всё равно отношение к этому заболеванию нехорошее.

С гомофобией за свою практику в профессии я не сталкивался, но и откровенных признаний на эту тему с употребляющими не помню. Возможно, люди все ещё боятся говорить об этом.

Меня мало что пугало, вернее, ничего. Но были случаи, когда мои друзья приходили сдавать кровь, а у них находился ВИЧ. Они сильно переживали, переживал и я. Но человеку надо знать свой статус, глупо от него бегать и быть в позиции «я ничего не знаю».