«До социального дна далеко — вот вчера лавку протер влажными салфетками». История Миши 

Примерная «карта» минских бездомных в голове сложилась как-то естественно — Золотая Горка, Каменка, Чижовка, Ангарская, Зеленый Луг, Центральный вокзал. Но на деле найти бездомных оказалось задачей со звездочкой. Определить «на глаз» непросто, а начать разговор — чертовски неловко. Люди не самого свежего вида, к которым подходит журналист KYKY, от  продолжения беседы отказываются с нескрываемым раздражением: дом есть, на улице просто «культурно отдыхаем» — и как можно было их принять за бездомных? Отправляемся во дворы.

На лавочке у детской площадки замечаем парня. Татуировки, тоннели в ушах и литр пива. Вроде, не наш герой, но во взгляде нечто такое… Поздоровались, парень представился Мишей — а затем долго рассказывал о том, как алкоголизм вкупе со склонностью к бродяжничеству уже десять лет выводит его на улицу. «Я на улице третий день, и это — мой выбор. До социального дна далеко: вчера даже лавку себе протер влажными салфетками перед тем, как спать лечь. А есть люди, они на бетоне спят. Там сознание совсем другое: проснулся где попало, заснул где попало. Пять лет так поживешь — и привыкнешь. 

Оставаться на улице начал, когда появились первые панические атаки — в 18 лет. Учился тогда в универе на филолога. Мог лежать в общаге на кровати, или на парах — и вдруг начать паниковать: «Сейчас точно что-то случится, на меня самолет упадет. Надо срочно идти — просто, чтобы спастись». Бывало, в обед торкнет, и я до утра брожу по городу. Так и привык. 

Утром — пил, в обед — пил и вечером тоже. Было прикольно, тусовка, алкоголь помогал не тревожиться. Думал, что контролирую ситуацию: утром похмеляюсь, днем время коротаю, вечером с ребятами. В 22 начались запои с галюнами. Я уже не мог ходить в универ, отчислили с последнего курса. В 24 женился и начал пить еще больше, потому что пошел работать на склад, а там бухали все. Жена тоже пыталась контролировать, вела «календарь прогресса». Если я за день три литра пива под фильм выпью — это прогресс. Если в месяц 90 литров пива — это прогресс. Так постепенно вышли на период трезвости — три месяца. Завели ребенка. Я держался-держался пару лет, потом опять срыв. Тогда в первый раз ушел на улицу и не возвращался уже.

Меня заклинило из-за альбома Хаски. Дома жена и ребенок двухлетний, а я беру ключи от тачки и ухожу. Потом в этой же тачке напиваюсь. И так неделю: слушаю музыку, пью и меня штырит. Это конец декабря, морозы. Из-за холода и вернулся домой. Чтобы не замерзнуть ночью, ставил будильники, просыпался и заводил машину, включал обогрев. Один раз будильник пропустил. Проснулся замерзший, не мог ключ зажигания вставить — так трясло от холода. На четвереньках вылез из машины, поползал вокруг нее, чтобы отогреться. Потом залез обратно, завел мотор и поехал домой — думал, сдохну на улице, если не вернусь». 

«Через три дня на улице превращаюсь в полнейшее чмо: грязь, вонь, опухает лицо. Максимум могу выдержать 10 дней»

«Психику после этого расшатало серьезно. Чем больше в себе копался, тем хуже становилось. Начал уходить в уличные запои регулярно, по три-четыре раза в год. Первый раз в машине был какой-никакой комфорт, потом — все хуже. Спал в подъездах, на лавках. Самый долгий период на улице — две недели. Жена каждый день звонила, звала домой. А я сидел на ступеньках, замерзший и уставший, и боялся непонятно чего, не хотел возвращаться. Хуже мне становилось по циклам: апрель, конец июня, ноябрь.

С женой разошлись. Она только через шесть лет после моего первого ухода на улицу поняла, что это проблема, а не просто я конченый, который хочет свалить из дома.

Сейчас мне 34. Живу то на улице, то у друзей, то у женщин. За последние четыре года я сам снимал себе жилье только один месяц. Все деньги, которые зарабатываю трезвым, уходят либо на таблетки от психотерапевта, либо на алкоголь. Саму терапию мне оплачивают друзья. Одежду и телефон тоже они мне купили. Последние полтора года ухожу в уличные запои почти каждый месяц. Больше без бродяжничества выдержать не могу. Загружаю себя работой, чтобы отдать все долги, и потом — срывает. 

На улицу я беру шмотки — как правило, байку, даже если это лето и +30, чтобы ночью было что под голову подкинуть. И телефон. Это важно, потому что там можно делать заметки. Я очень много пишу сам себе: стихи, песни, размышления. Рюкзак беру. Очень важно, чтобы там были деньги и алкашка. Через три дня на улице я превращаюсь в чмо полнейшее: грязь, вонь, опухает лицо. Максимум могу выдержать десять дней.

Описать день на улице не получится — рассказывать нечего. Пью и ковыряюсь в себе. Первые два-три дня я ем за деньги, которые взял из дома. Последние дня четыре — вообще без еды. Моюсь в банях. Семь рублей — и душевая на 45 минут твоя. Но выбор: бутылка водки или помыться. Возвращаюсь домой, когда совсем плохо: не то что алкоголь, даже воду пить не могу.

Территорию бездомные не делят, от ментов не прячутся. Раньше, когда страсти к бродяжничеству не было, я часто милиции попадался. Мы с компанией пили во дворах, и нас забирали. А когда начал на улицах жить, никто не трогает, даже если я пьяный в хламину. «Постоянных» бездомных тоже не берут: взять штраф с них не могут — задерживать незачем. Посадишь такого в обезьянник, он все завоняет. Так что, если ты будешь жить под кустом, ментам будет все равно».

«Баннер «Я люблю Беларусь» — на каждом углу можно. А рекламы «Если тебе негде жить, иди сюда» — нет»

«Какие ночлежки в Минске есть, я даже не знаю. Они, наверное, существуют, но на улицах объявлений об этом нет. Как о них узнать людям без интернета и связи? 

Баннер «Я люблю Беларусь» найти на каждом углу можно. А рекламы «Если тебе негде жить, иди сюда» — нет. Инициативы пытаются помогать,  еду и одежду возят волонтеры. От них знаю, что на улицу попадают из-за алкоголя и наркоты. Бывают редкие случаи, когда квартира сгорела или выселили.

Самая большая проблема — когда чувак с зоны возвращается. За время отсидки, если родственники подсуетятся, можно стать бездомным. Я знаю такую бабульку: 90 лет, шесть ходок.

Пособий для бездомных нет никаких (официально, пособие по безработице в стране есть, речь про примерно 43 BYN в месяц— Прим. KYKY). Люди или милостыню просят, или сами деньги пытаются заработать — сдают металл и бутылки. По-другому деньги и еду не получишь. Хотя, например, магазин «Соседи» на Козлова выставляет подпорченные фрукты и овощи у черного входа. Бездомные подходят, набирают себе продуктов». 

На день запоя на улице нужно 50 рублей. Я спускаю их на бухло, сигареты, влажные салфетки и интернет. Успеваю заработать, пока работаю. Да и трезвые периоды дороже обходятся. Когда я не на улице, нужно покупать еду, дезик, на транспорт тратиться.

Я пытаюсь себя сдерживать. Хожу на собрания анонимных алкоголиков, делюсь своей историей — это помогает обсудить проблемы с самим собой. В костел хожу — из-за ксендза и музыки. Отпускаю там весь стресс, и пить после работы уже не хочется. 

Состою на учете в наркологии. Как-то приехал к ним на десятый день запоя, чтобы меня просто заперли, не давали пить. В стационаре померяли температуру — 36.8. Все, не могут меня взять: нужна только 36.6. Написали отказ и выставили. В следующий раз приехал к ним через три месяца, когда мне прислали бумагу: вы у нас на учете, должны появиться. Я тогда как раз в запое был, приехал подбуханный. Попросил меня положить, потому что сам из запоев выходить не могу. Снова отказ: потому что пьяный.

Я им объяснял, что трезвому мне помощь не нужна.

Искать помощи в бесплатных государственных учреждениях нет смысла. Можно только на Бехтерева отлежаться. Но это не поможет проблемы решить, потому что там ты просто находишься в изоляции, а не занимаешься делами, которые делают тебя тобой. Все, что мне сейчас надо, — закрыться в квартире на месяца два-три, заниматься своим хобби и онлайн работать с психотерапевтом. Главное — не иметь возможности пить».

«Сестра сказала, что я умер, и выписала из квартиры». История Андрея 

После разговора Миша оставил рекомендации, где еще в Минске мы можем найти людей, живущих на улице, для разговора: кладбище на Золотой Горке, магазин «Соседи» на Козлова. Отправляемся по этому маршруту. На кладбище сразу подошли к охраннику, он и бровью не повел после вопроса о бездомных: сразу показал, где они с утра просят милостыню, и пожелал удачи. Никого не найдя, отправились к магазину. Продавщица из «Соседей» объяснила, что люди приходят под двери к семи утра, чтобы найти, «чем опохмелиться после после непростой ночи». Неожиданно мужчина из очереди (помято вида) поддержал беседу. 

Он купил сигарет, Балтику и трехлитровик питьевой воды, а затем рассказал: «У меня дом пока есть. И я работаю: ночью таксую, днем в больнице подрабатываю. А «эти» просто приходят сюда, просят копеечку, десять, двадцать, чтобы спустить все на водку. Они не хотят работать, живут на бомжатниках, где уже воду и свет отключили за неуплату. Сюда бабушка приходит уже который год — выглядит, как бездомная, а на последние деньги берет сыну-алкоголику еду». На этом мы распрощались. 

Далее поиски привели нас в метро. В Малиновке мы встретили мужчину, он сидел скрючившись, а его лицо было серым: «Я нормальный человек. 1961 года рождения. Семь раз сидел за кражи. На улицу попал из-за своей сестры родной — она меня выселила. Если долго-долго дома не появляешься, значит тебя можно выписать — есть такой закон. Полтора года или два меня не было. Она сказала, что я умер, и выписала.

Три года уже на улице. Родственники есть, но я к ним не хочу. Лучше сам с собой буду, чем унижаться. Первые дни на улице не помню. Сейчас все нормально, привык. Пью — я любитель пива. Стою в метро, прошу деньги. Иногда дают копейки, еду покупают: булочки, пирожки, колбасу. Собираю металл, бутылки, бумагу. С друзьями сижу возле магазина, у них дома есть. Они мне новости рассказывают, так я и про Украину узнал: она виновата и получает по делам, потому что Россия всегда будет права.

Сплю у друзей редко,  и только зимой. Обычно ночую в подъезде или на улице.

Милиция не трогает, забрали — отпустили. Не бьют. Государство помогает.

От «Красного креста» Ленинского и Фрунзенского района получал одежду и еду. Еще на велозавод на Рыбалко, 26 езжу, чтобы поесть. Есть бесплатная баня. Мужской день — вторник, женский — среда. Каждую неделю моюсь. Одежду иногда получаю в субботу в Чижовке, на кольце 17 троллейбуса у церкви. Нормально все у меня». 

Ночлежки, монастыри, религиозные центры — где реально бездомные в Минске могут получить помощь 

В Минске работает только одна государственная ночлежка, на улице Ваупшасова. Это довольно медийное место, так здесь было дано не одно интервью о бездомной доле — и о том, как чиновники (якобы сильно) помогают бездомным. В телефонном разговоре директор ночлежки обмолвился, что приют дают всем — и трудоспособным, и пропащим. В этом, по его словам, отличие госучреждений от религиозных инициатив, которые на попечительство берут только готовых к работе.

Судя по ресерчу KYKY, воцерковленных организаций, работающих с бездомными, в Беларуси немало. При Минском Свято-Елисаветинском монастыре (точнее, примерно за 30 километров от него) существуют два подворья, где трудятся и находят кров люди без дома. KYKY съездили в монастырь и встретили там сестру — она рассказала, что направляет в подворья людей, которые приходят в Свято-Елисаветинский за помощью. Мы тоже хотели попасть туда, но: в святых местах любое действие происходит с благословения, то есть чтобы быть допущенными до подворий, нужно получить его от батюшки. Удалось ли KYKY получить святой апрув? Кажется, ответ очевиден. Из монастыря мы отправились в центр «Добрая Помощь», но его постояльцы своими историями делиться не захотели.

После KYKY связался с религиозной миссией «Надежда» Союза Евангельских Христиан-Баптистов. Собеседник назвался Петром и сразу уточнил, что те, кого они приютили, разговаривать не будут: «В Библии написано, что правая рука не должна знать о том, что делает левая». Однако сам Петр согласился рассказать, как религиозные организации в Беларуси помогают бездомным: «За помощью приходят люди, которые лишились дома из-за разного рода зависимостей. В основном, алкоголь и наркотики.

Процентов 70 — полжизни отсидевшие люди, потерявшие связь с реальностью, с родными, друзьями, не имеющие места, куда идти и податься. 

Мы сотрудничаем с социальными центрами, которые дают нашим бездомным общежития. Поэтому мы просили их не участвовать в протестах. Никто из них не лишился жилья из-за государства».

Кажется, очень странно, просить людей не участвовать в выборах, даже не зная их выбор. Впрочем, странно в любом случае.

 Что понял KYKY на минских улицах

У каждого человека своя история или, если хотите, причина, по которой он оказался на улице. Алкоголь, наркотики, иные зависимости или тюрьма, так себе родственники или государственная машина. Ясно одно, бездомность — всегда след. За время поисков у KYKY возник вопрос: а в какой помощи нуждаются люди, ночующие, где придется? Есть ощущение, что многие из них едва ли согласятся на новую модель восприятия мира и себя, хотя и говорят, что очень хотят этого.

Что происходит с бездомными в закрытых религиозных организациях пока непонятно — и мы продолжим это узнавать. Очень трудно понять, куда именно деваются те три тысячи человек, которые государство освобождает от права на жилье.

Чем дольше человек остается один со своими монстрами, тем более призрачным становится его желание вернуться в социум. Бездомные, как и все другие люди, ищут место, которое смогут назвать домом — будь то монастырское подворье или помещение в подъездной подсобке. Это не только вопрос крыши над головой. Они ищут тех, кого смогут назвать друзьями или семьей. Может, потому на улицах их непросто найти и разговорить: всякий раз история человека — это история про собственную слабость.