Чтобы понять, что такое обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) надо разложить его на составляющие. Обсессии — это навязчивые мысли, желания или образы, забивающие голову. Например, в сериале «Pure» главная героиня не может перестать думать о сексе: в своем воображении она спит и с парнями, и с девушками, и с бабушками. Попытка «перестать думать» никогда не заканчивается успешной очисткой ума, скорее, приводит к усилению и так разросшейся тревоги, которая в итоге прорывает защитную дамбу. И тогда появляются компульсии — действия, которые помогают справиться с дискомфортом от мыслей, ритуалы, которые «спасают» от съедения огненных гиен. Компульсии могут быть безвредными и даже незаметными для окружающих, например, написание списков или бесконечная проверка телефона на предмет новых сообщений. Но самый часто встречающийся пример ритуала ОКРщика — это мытье рук, поэтому у многих при упоминании ОКР вырастает образ человека, который постоянно бегает мыть руки (иногда до крови).

Потакание ОКР и выполнение действий, снижающих тревогу, не посылает рай на бренную Землю. Наоборот, человек лишь усугубляет свой синдром и в конце концов может выпасть из реального мира. Мы собрали несколько историй людей с ОКР, а заодно спросили, как им удалось обуздать своё расстройство.

«ОКР твердило перестирать вещи несколько раз, а соседка говорила: «Забей». История Люси Удовиченко

«Мое проявление ОКР довольно распространенное — я боюсь загрязнений, особенно всего, что касается любых человеческих выделений. Самое страшное для меня место в мире — общественный туалет. Из-за ОКР я могу провести в душе от полутора до четырех часов, стираю вещи по несколько раз, все выходы из дома планирую так, чтобы не пришлось идти в общественный туалет, попадать в час пик и толпу людей. Могу складывать, перекладывать и расставлять вещи определенным образом, а иногда меня подглючивает на выключение электроприборов и перепроверку замков — могу стоять и дергать ручку пять минут. Правда, последнее время нашла способ упростить себе жизнь — записываю видео, мол, такое-то число, иду туда-то, утюг выключен, дверь закрыта. 

ОКР даже мешает мне найти нормальную работу, ведь там пришлось бы ходить в общественный туалет. Плюс иногда бывают дни, когда глючит сильнее обычного – тогда очень сложно выходить из дома. Из-за ОКР я бросила даже университет. Сейчас перебиваюсь подработками из дома, плюс помогает мой молодой человек.

А все начиналось с того, что на первом курсе я тратила очень много времени на аккуратное переписывание лекций в тетрадку и уборку. Сначала списывала все на взросление и перфекционизм, но со временем проблема усугубилась. Уже в начале второго курса крыша сдвинулась довольно заметно — я постоянно что-то складывала, протирала, убирала, перестирывала, мыла руки по пятнадцать минут, а к концу осени почти перестала спать и попросту не успевала учиться. Моя соседка по комнате рассказала, что у ее тети было нечто похожее, и что это называется ОКР. Я погуглила и поняла, что это мой случай, – и начала искать способы вылечиться. Как-то даже позвонила на телефон бесплатной психологической помощи, но там мне попалась абсолютно некомпетентная специалистка. Цены на частных психотерапевтов кусались и казались мне нереально огромными. В итоге все равно начала копить деньги и всё-таки пошла к ним, и не жалею.

Но на тот момент самым реальным вариантом оказались «Новинки». Я пришла в консультативный кабинет в отчаянии. Там подтвердили мои догадки про ОКР и положили в 20-е отделение пограничных состояний. Честно говоря, я была в шоке. Думала, таблеточки выпишут – и все. Но выхода не было. Ложиться было страшно, но плохие ожидания не оправдались. Во-первых, отделение открытое. В коридоре – аквариум с рыбками и телевизор. Назначают всякие процедуры типа циркулярного душа и бассейна, хорошо кормят. У меня в палате было шесть человек: дама с агорафобией и женщина, которая говорила только шепотом. Единственное, что напоминало о том, что я все-таки в «Новинках» — нигде не закрывались двери: ни в душе, ни в туалете – в палатах не было розеток, а таблетки развозила тележка. Кстати, таблетки, как многие представляют, никому силой не запихивали, а давали в ладошку.

В «Новинках» мне пришлось встретить Новый год. Тогда я прорыдала всю ночь, хотя пациенты хорошо организовались, даже застолье было.

Пролежала я там полтора месяца. Мне прописали антидепрессанты и нейролептики, по будням была короткая встреча с терапевтом. Пару раз в неделю – психолог, сеансы групповой психотерапии, релаксация. Психотерапии как таковой не было, но мне помогли понять, что такое ОКР и с чем его едят.

Потом у меня появился частный психотерапевт, который прошел со мной «круги ада» с когнитивно-поведенческой терапией. Он научил меня парочке дыхательных упражнений, помогающих успокоиться. После я ходила к десятку других врачей и от каждого узнавала по крупице что-то новое. Мне даже удалось поймать момент появления новой обсессии и задавить ее на корню. Я тогда смотрела сериал, и там кто-то пошел в туалет. Мне показалось, что я теперь ужасно грязная, хотелось срочно идти в душ. Тревога была кошмарная. Но я поймала себя на мысли, что это уже крышеснос по полной. Перетерпела, заставила себя пересмотреть этот эпизод несколько раз, а когда тревога зашкаливала, делала дыхательные упражнения. Сутки отмучилась, но зато больше такая ситуация не повторялась.

Бороться с ОКР можно разными способами, но мне помогает правило «клин клином вышибают». Боишься грязи? Иди и испачкайся, переживи эту тревогу по максимуму. Конечно, ОКР никуда не делось, но количество компульсий уменьшилось почти в два раза. Ведь когда ты потрогала поручень в троллейбусе, ручка входной двери уже не кажется такой страшной.

Я свои страхи делю по шкале от одного до десяти. Если сиденье в маршрутке — это три, то общественный туалет — все десять.

Я научилась без последствий переступать страхи по шкале аж до семи, что заметно облегчило жизнь. Но когда заставила себя переступить через «десятку», потрогала мусорку и сходила в общественный туалет, мне стало намного хуже — тревога не проходила на протяжении пары недель. Я пыталась перетерпеть, почти не спала, старалась продолжать жить как обычно, игнорировать ее. Но через недели две сдалась: выбросила вещи, которые были на мне, и постирала спиртом всё, что только можно. Только тогда мне удалось нормально поспать.

Мне помогает присутствие других людей, которые серьёзно относятся к ОКР. Бывало, после долгого периода безоговорочного выполнения всех ритуалов я уже не совсем понимала, что нормально, а что нет. Например, я не знала, что делать (по меркам человека без ОКР), если на улице до меня дотронулась чужая сумка. Тогда я спрашивала у соседки по квартире, мол, как бы ты поступила в такой ситуации? ОКР твердило перестирать вещи несколько раз, а соседка говорила: «Забей». Люди помогают видеть границы.

Из-за ОКР мой круг общения сильно сузился – многие пропали сами, а с людьми, которые позволяли себе некорректно подшучивать, я больше не общаюсь. Я могу понять безобидную шутку, но когда человек поднимает что-то с земли, грозит в меня кинуть и смеётся с реакции — это перебор. Моя мама тоже долго не воспринимала ОКР всерьёз. Но как-то мне пришлось вернуться в Бобруйск к ней на полгода – она посмотрела на то, что со мной творится и вроде приняла. Но до сих пор иногда может сказать: «Не ходи в душ, что такого-то? Не помрешь». Дальние родственники не понимают, считают меня симулянткой и думают, что я всё придумала.

Ученые не дают однозначного ответа, откуда берется ОКР. Одна из причин — генетика. Если гены, отвечающие за выработку и распределение серотонина, мутируют, риск развития ОКР повышается. Плюс предрасположенность к ОКР может передаваться по наследству. Еще одна версия возникновения ОКР — аутоиммунная. У детей, которые переболели стрептококком типа А, риск страданий от обсессий и компульсий повышается, потому что эта инфекция повреждает базальные ганглии, которые играют одну из основных ролей в формировании ОКР. Также в развитии синдрома принимают участие лобная кора, которая постоянно мониторит угрозу и при случае вешает на нее ярлык DANGER, поясная извилина, которая фиксирует внимание на выявленной угрозе, миндалевидное тело, которое отвечает за тревогу от опасности, и хвостатое ядро, ответственное за выполнение ритуалов, избавляющих от тревоги. Человека с ОКР от его же собрата без синдрома отличает то, что все эти мозговые составляющие ведут себя гиперактивно: лобная кора может маркировать как опасность то, что ей не является, поясная извилина зацикливается на этой опасности, миндалевидное тело не перестает сигнализировать о том, что ее нужно устранить, с чем на время справляются ритуальные действия. И так по кругу».

«Я знала, что виновата во всем на свете. Да, пожар в Нотр-Даме – это тоже я». История Маши

«Я не из типичных «рукомойщиков». Мои обсессии и компульсии все время меняются. В разное время у меня было следующее:

• моторное ОКР (правильно споткнуться, откашляться, моргнуть, пока не почувствую, что «правильно»);
• потребность посмотреть на человека в транспорте три раза «правильно», если не получится, то кратно трем;
• я обязана идти куда-либо определенным путем, даже если там вырыли котлован, то я полезу в него, но пройду «правильно»;
• коричневый цвет в моей одежде вызывает головную боль, другие цвета тоже определенны и значимы, например, из коричневых чашек можно пить только кофе, из синих нельзя пить молочные продукты;
• если я не вспомню редкое слово на иностранном языке, пока не подъехала к остановке, случится беда;
• я избегаю четных чисел;
• не верю зрению – конфорки проверяю на ощупь, дверь дергаю три раза, последний раз – до боли, кстати, не раз ломала замок;
• я периодически боюсь спрыгнуть под поезд в метро или столкнуть кого-то, придушить или ударить ножом, хотя на то не было и нет ни малейших оснований;
• «залипаю» на действиях, например, чтение болезненных тематик, спорт, изучение иностранных языков. Я сдала китайский на второй уровень, выучив все самостоятельно за месяц. Это не талант, это ОКР. Или за полгода научилась 15 раз подтягиваться на пальцах. Это тоже не талант, это ОКР.
• когда у меня родилась дочь, я миллион раз мыла со всеми средствами руки.

Нынешняя обсессия-компульсия довольно ужасна. Мой день делится на две части. От подъема и до семи-восьми вечера я спортсменка: питаюсь исключительно правильно, обязательно иду в зал. Работаю как переводчик фильмов и как преподаватель, исполняю родительские и дружеские обязанности.

Но около семи-восьми вечера это прекращается. На место взрослого заступает подросток, который хочет есть бургеры, пить пиво и читать англоязычные ресурсы на шокирующие темы.

Обычно мой взрослый отодвигает подростка как может, так что часто подростку остается лишь забежать в ближайший фастфуд, выпить два-три пива, спешно ринуться в магазин за углом, докупить еще около литра, выпить его, крадучись, и спешно лечь спать, ссылаясь на сложные проекты и недосып. Раньше мой подросток удивлял барменов, общался со странными людьми и никогда не помнил ничего наутро.

Это было всегда, сколько себя помню. В раннем детстве меня мучило моторное ОКР. Из «чистых обсессий» у меня было ужасное чувство вины за грехопадение человека (я выросла в религиозной семье), за разлад родителей, за нервозность человека на улице, за погоду. Я просто знала, что виновата во всем на свете. Да, пожар в Нотр-Даме – это тоже я. Тогда не знала, что это ОКР. Но однажды набрела на статью, которая жутким образом срезонировала. Я плакала, потому что не хотела быть такой — что угодно, только не это, любые другие отклонения лучше.

Но мне очень повезло. Я окружена людьми-ангелами, которые все это терпят, если даже не понимают. Если я выстроила план действий на день, скажем: пойти с другом в магазин, потом в зал, потом на работу – и вдруг друг задерживается, то чаще всего я чувствую, что мир рухнул.

Я не иду никуда, закатываю скандал другу и «допорчиваю» этот день. Очень важно «допортить», иначе завтрашний день не будет хорошим. 

Наверняка многим ОКР мешает в работе. И мне помешало бы, если бы я не нашла свою нишу. Я переводчик фильмов и преподаватель иностранных языков. Я сама себе хозяин, поэтому ОКР мне только помогает. Я получила кучу новых неожиданных навыков благодаря умению маниакально зацикливаться на чем-то внезапном. Благодаря ОКР я развила невероятную скорость выполнения проекта – потому что у меня есть обсессия: «Ты можешь работать только в последние 12 часов». Поэтому мне чаще поручают срочные задания и платят больше денег. Благодаря ОКР я довела до совершенства импровизацию. У меня есть обсессия: «Нельзя готовиться к уроку». Поэтому можно разбудить меня среди ночи, дать группу, ничего о ней не сказать – и я проведу урок, после которого все ученики захотят видеть меня снова.

Я не хожу по врачам, потому что не доверяю им. Не пью таблетки, потому что категорически против «костылей духа». Я пользуюсь системой Джея Крютнера из его книги «Я и мой друг ОКР». У него классное чувство юмора, что просто жизненно необходимо невротикам, или пусть они пишут завещание. Он говорит:

1. Прими тот факт, что обсессия существует в твоем мозгу;
2. Скажи, что у тебя другое мнение, чем у нее, и ты готов его отстаивать;
3. Согласись, что есть риск, что обсессия права, а ты не прав – будь готов жить с этим.

Я отношусь к себе с юмором. Чрезмерно серьезное отношение к себе – это и есть основа всех неврозов и бед. Это я говорю как обладатель двух неврозов и посттравматического расстройства. Принимать себя слишком всерьез – прямой путь в персональный ад».

«Из-за ОКР я дотошный, замечаю детали и стремлюсь к идеалу». История Глеба Семенова

«Всё началось с младших классов. Когда мы писали диктанты и изложения, я не мог воспользоваться корректором, отпрашивался в туалет, прятал тетрадки под майку и там в экстренном режиме переписывал все заново. Все подлежащие и сказуемые я должен был подчеркивать под линейку, чтобы линии были идеально ровными.

В 14 лет все усилилось. Думаю, на это влияла общая обстановка. Моя мама – невротик, меня всегда сильно опекала, поэтому я постоянно беспокоился за себя. В школе ко мне плохо относились. Я не мог спокойно перейти из класса в класс, приходилось перебегать. В общем, находился в вечной тревоге. И как-то я зарегистрировался на платформе «Коллективный разум», где пользователи обсуждали разные темы, в том числе психологию. Там один парень написал в комментариях аббревиатуру ОКР. Я не понял, о чем речь, поэтому загуглил. У меня волосы встали дыбом, я не мог поверить, что все, что читаю, это про меня. 

Со временем все продолжило развиваться и стало распространяться не только на то, что я делал в своих тетрадках, а вообще на все. Я ходил в художественную школу и строил рисунки дольше всех, потому что мне приходилось видеть всю картину целиком. Я замечал, что линии не параллельны или что толщина этой линии отличается от толщины соседней. И мне обязательно нужно это исправить, чтобы рисунок выглядел идеальным. При этом чужие работы для меня априори были идеальны. 

Когда я занимался фотографией, у меня уходило по восемь часов на обработку одного снимка. Я постоянно замечал неровности на лице, какие-то пиксели, и все это должен был убрать.

На том же форуме, где я впервые узнал про ОКР, я стал замечать, что очень долго пишу сообщения, потому что мне нужно было выстроить иерархию строчек и слов, я стал разрабатывать свою систему написания, шифрование символов или делал так, чтобы сообщение по правому краю выглядело красиво.

Например, я окружал все знаки препинания пробелами, потом я их убрал, и текст становился вообще нечитабельным, потому что все было слитно.

Я стал высчитывать расстояние между строчками, отходил от экрана, чтобы увидеть форму сообщения — мне было важно, что она была либо волнистая, либо ровная. И чтобы добиться этого, я менял слова и удалял лишнее. Был период, когда я писал все с новой строки, будто стихотворение. Все это как будто меня оправдывало, разрешало этому сообщению существовать.

При чем эти навязчивые состояния, которые меня преследовали, как будто активировали атипический дерматит. Если я не мог решить проблему здесь и сейчас, начинал чесаться. Когда мне удавалось добиться «идеального» результата в написании сообщений, например, то я испытывал удовлетворение, которое можно сравнить с эякуляцией. Но это удовольствие длилось очень ограниченное время. Да, меня не коснулись маниакальные порывы помыть руки до крови и разложить вещи по цветам. С другой стороны, из-за ОКР я дотошный, замечаю детали, стремлюсь к идеалу. Это помогает по жизни, если не зашкаливает тревога. 

Сейчас у меня ремиссия. Я пью клофранил, который мне прописал психотерапевт. Изначально я обратился к нему по другой причине, но он выявил и ОКР. Также он посоветовал дыхательную гимнастику – но как я ей буду заниматься на людях? Поэтому я выработал для себя лайфхаки, как бороться с тревогой. Я создаю новые правила. Например, если начинаю беспокоиться из-за ошибки в тексте, я заставляю себя поверить в то, что эта ошибка должна быть здесь, что с ней мой текст уникальный. Конечно, на это убеждение я трачу очень много сил».  

«Страх как бензин, он гонит меня вперед». История Марты

«ОКР у меня протекает волнообразно. Сейчас я в ремиссии и отдыхаю без компульсий, но были очень тяжелые периоды. Все началось в 17 лет. Я хотела быть стройной и поэтому начала заниматься дыхательной гимнастикой. Но однажды поняла, что гимнастика взяла меня «в плен»: я не могла прекратить делать упражнения. Мне казалось, если остановлюсь, произойдет что-то ужасное, я стану отвратительной. Поэтому я постоянно глубоко вдыхала и делала это во время разговоров, потом на улице, в маршрутках, в очередях. При этом мне было очень стыдно за себя. 

Потом меня начали мучать мысли, что мои мышцы недостаточно гибкие. Я разминала руки и суставы ног, причем делала это прямо во время ходьбы. Походка была такая, будто у меня ДЦП. Но самое неприятное, что чем больше я стеснялась выглядеть смешно, тем более навязчивым становилось желание исправить ногу. Однажды я даже сломала каблук, когда выходила из машины: сильно вывернула ногу, и каблук съехал на бок. 

Дальше стала поправлять и выравнивать все: плечики кофт, шапку, которая должна быть ровно на середине ушной раковины, носки, которые должны сидеть так, чтобы натяжение ткани было одинаковым по всей длине. Ничего не получалось – и тогда приходилось их снимать. Из-за этого надо мной смеялись.

Я перестала смотреть телевизор, потому что компульсии приходили с мыслями о бескультурье в СМИ, о разложении ценностей. Я не могла избавиться от мыслей, что вокруг грязь, которая поглотит мир. Чувство, что мир несовершенен, до сих пор может провоцировать компульсии.

Когда вижу по телевизору вранье, несправедливость, алкоголизм, наркоманию, корыстных людей, фальшивые русские сериалы о «любви, искренности и доброте», меня накрывает. 

Позже я стала считать себя недостаточно хорошей женой. Когда пыталась погладить мужа, мне приходилось сто раз разминать руку, чтобы движения были «нежнее». Я понимала, что это абсурд, но все равно делала. Я пыталась дышать ровно в такт и равное количество раз. Старалась зажмурить глаза так, чтобы они максимально напряглись, а потом максимально расслабились. Еще у меня был страх конца света. Посмотрела в окно, подумала о страшном, пошла совершенствовать систему — выравнивать носок.

Обсессии и компульсии сильно мешали мне в работе. Поскольку я преподаю у детей, обычно это проявлялось в моей негибкости — я всё время пыталась все контролировать: на занятиях должно быть так и никак иначе. Я могла впадать в ступор, если дети как-то не так отвечали или вели себя. На педсоветах могла раздражать коллег, потому что усаживалась на стул как можно «ровнее» по полчаса. 

Я понимала, что мне нужно обратиться к специалисту. В нашем небольшом городке ходить к врачу не принято, но я все же пошла в государственную клинику. В основном психотерапевт практиковал избавление от алкоголизма и наркомании, поэтому меня не особо внимательно слушал, но прописал зептол препарат, который используют для лечения эпилепсии). От таблеток мне стало лучше: я ничего не чувствовала: ни страха, ни грусти, ни раздражения, начала нормально есть.

Этот психотерапевт подтолкнул меня к осознанию, что я неправильно воспринимаю вещи. Он сказал мне: «Поверьте, может, вашему мужу вовсе и не нужно, чтобы вы выготавливали ему «заячьи уши» на ужин». Помимо сеансов у врача я интересовалась вопросами психиатрии сама, так как моя бабушка страдает собирательством и убеждена в своей исключительности. Именно она создавала гнетущую обстановку дома, постоянно придираясь ко мне. А если я не делала, как она хотела, то сильно злилась и грозила оставить без наследства. Думаю, из-за этого у меня и появились компульсии. Читая про ее особенности психики, я добралась до ОКР и была счастлива, когда поняла механизмы болезни. Там же я вычитала про афобазол и «прописала» его сама себе. И это было лучшее решение! Он понижал тревожность и снимал напряжение. Параллельно я учила себя пребывать в спокойствии, любить себя, не заниматься самобичеванием. Устроила  разбор полетов с бабушкой и отвоевала собственную независимость.

Плюс научилась расслабляться и абстрагироваться. Когда паниковала, уходила в другую комнату и представляла, что всё вокруг – театр, что все понарошку.

Но я выработала и «злые» стратегии. Когда переживала, как я выгляжу, успокаивала себя тем, что я буду жить и раздражать всех, как бы жить всем назло. Это помогало. А иногда я, наоборот, себе напоминала, что люди добры и мне не стоит их бояться. Вспоминала, сколько раз получала помощь от окружающих. Кстати, в тот период я «лечилась» еще и тем, что активно обращалась за любой помощью, хотя обычно ничего не прошу. И чем больше просила, тем больше убеждадась — люди помогают, а значит — случись что-то ужасное — мне помогут. И, конечно, меня тогда очень поддерживал мой золотой муж. Он и помогал, и шутил надо мной, любя говорил: «Ты, перед тем, как поесть, не забудь пол помыть».

При всем этом я нашла некоторые плюсы в ОКР. Я очень осторожная,  просчитываю все наперед, пытаюсь все предвидеть и предугадать. ОКР помогает в учебе в магистратуре. Я постоянно учу все билеты до одного, буквально переписывая и зазубривая их. У меня иногда такая бешеная выносливость, что я диву даюсь. Когда был важный экзамен, я так мобилизовалась, что ложилась спать в полшестого, а встала через час без будильника, и мне казалось, что я спала очень долго. А когда работала продавцом, меня постоянно хвалили за «очень красивую витрину», потому что у меня все было под линеечку. Мне даже дали повышение.

Да, я боюсь — но ведь страх не всегда плох, он нас оберегает. Плохо, когда страх становится беспочвенным и изматывает почем зря. Но я уверена, если бы я не была «такой», наверное, не так много добилась бы. Страх – как бензин, он гонит меня вперед».