Каждый человек мечтает о достойной старости и, скорее всего, видит свою старость в родных стенах. Несмотря на это, не так мало людей попадает в дома престарелых или интернаты. По идее, эти учреждения должны помогать тем, кому сложно жить в одиночку, но в марте этого года прокуратура выявила нарушения сразу в нескольких  домах-интернатах для престарелых и инвалидов. Будучи студенткой, Анна проработала в психоневрологическом доме-интернате полгода. Девушка до сих пор надеется, что в этой системе что-нибудь изменится и она перестанет быть такой закрытой.

Кто попадает в дом-интернат

«Будучи студенткой второго курса, я пришла работать санитаркой в самое тяжелое отделение психоневрологического дома-интерната. Привело меня туда любопытство. В основном людей сюда переводят умирать. Естественно, большинство не в состоянии себя обслуживать, а кто-то не понимает, что это такое. Люди тут разных возрастов, чаще – преклонного. К кому-то приходят родственники, от кого-то просто избавились, у кого-то просто и не было семьи. Диагнозы очень разные: деменция, перенесённый в детстве менингоэнцефалит, альцгеймер, ДЦП, шизофрения и много чего другого. В отделении в мое время было 34 человека – семеро из них все время в коляске. Почти все своими «причудами», многие говорят будто на иностранном языке, хотя со временем он становится вполне понятным.

Есть психические заболевания, которые не вылечить, но и самостоятельно жить с ними тоже невозможно. В таких случаях заботу на себя берут родственники, если родственники есть и могут ухаживать за тобой. В ином случае человека определяют сюда. Можно встретить парня двадцати лет в сжатой позе и в бессознательном состоянии. Парень перенес в раннем детстве менингоэнцефаломиелит – это страшное заболевание, в ходе которого у него необратимо повредилось мозговое вещество, мозговые оболочки и спинной мозг. Можно встретить дедушку с шизофренией, который будет показывать свои исписанные тетрадки с моделями кораблей или конфигурациями компьютера.

Поясню разницу между домом престарелых и психоневрологическим домом-интернатом. Дом престарелых – это место, где можно на условиях пансионата провести остаток жизни. Получить при желании отдельную комнату и санузел, три приема пищи в день и бильярд на этаже. На таких условиях принимают пожилых при заключении врача. В заключении доктор пишет, что пациент самостоятельно жить не может, и дает соответствующее направление в дом престарелых. Можно жить и на платных условиях, стоит это примерно 600 рублей в месяц. Чисто, красиво, спокойно и аккуратно. А еще не так одиноко. Психоневрологический дом-интернат – это мрак, ужас и кошмар. Здесь размещение государственное, но имеется опция платных коек, а само устройство – больничное. Есть много отделений, разделенных по степени тяжести состояния, по диагнозам и по полу. В одном отделении проживает от 25 до 40 человек, на всех одна душевая, на каждый блок один туалет и раковина. Блок – это две комнаты, в каждой проживает по четыре-шесть человек. Самые тяжелые отделения – закрытые, самостоятельно выйти на улицу нельзя, самые легкие – открытые, жильцы могут даже сами себе готовить.

Распорядок дня

На «сутках» в отделении всегда есть один санитар и две санитарки, в будние дни есть дневная санитарка для столовой и старшая сестра-хозяйка, а по выходным иногда есть дополнительный дневной санитар/санитарка. В принципе, мы справлялись. Подъем начинался в 6:30, санитарка будила всех, кто еще не проснулся. С этого момента начиналось самое жаркое время за сутки. Мы меняли памперсы, кого-то возили на коляске в ванну, чтобы помыть. В это время нас, работников, было всего трое, а работы было довольно много. У большинства нужно было менять все постельное, одевать, заправлять кровати.

Иногда к нам приходили крепкие и более-менее мыслящие жильцы из другого отделения в качестве помощников, ну а мы им взамен давали чаек и сигареты. Да, вот такая здесь валюта, как в тюрьме.

В физическом плане справляться тяжеловато, хотя, конечно, есть лайфхаки, как перемещать, приподнимать тяжеловатого персонажа хрупкой санитарочке. Да и к тому же, у нас не было полностью лежачих. Было много тех, у кого отказана нижняя половина тела, поэтому проживающие сами как-то помогали друг другу. 

Около 7:40 утра санитар и санитарка отправляются за тележкой с едой в столовую, одна санитарка остается в отделении, а уже в 7:45 начинается завтрак. В нашем отделении была своя мини-столовая, где завтракает часть самостоятельных проживающих, остальные – по палатам. Где-то около шести человек мы стабильно кормили с ложечки. Потом в восемь утра приходила дневная смена, а в девять происходила пересменка суточной. Сдача-прием проживающих, полотенец, передача всей важной информации и того, что произошло за смену. Новая смена принимается за влажную уборку и развоз проживающих в другие палаты на досуг, проветривание, также к нам приходят помощницы-проживающие, чтобы помыть пол в палатах. 

Родственникам – нельзя

Были случаи, когда жильцы попадали в больницу, а там у них обнаруживалось обезвоживание. Жидкости они пьют мало – всего-то три неполные кружечки в день, включая компот, чай и суп. Я работала по выходным, и на мою долю выпадали дни посещений родственниками. Родственникам не разрешено заходить в закрытые отделения (хотя и бывают отдельные случаи, когда удается договориться с начальством), поэтому они звонят, а работники заполняют журнал и готовят проживающих. Меняют памперсы, одевают одежду потеплее, а если собираются гулять, то и куртку, шапку, сапоги. Когда ребята слышат, что к ним пришли, тут же начинается феерия радости, выражающаяся всеми известными им способами.

На мой взгляд, родственники должны иметь право зайти за своим родственникам прямо в палату – это же не тюрьма. Да и кажется логичным иметь право видеть условия, в которых живет твой родственник. В идеальном мире хотелось бы, чтобы любая проблема становилась известна в обществе, ибо общественный пресс будет создавать давление, необходимое для перемен. Интернат не должен быть местом человеческой изоляции, а должен быть скорее оазисом для особых людей и тех, кто сам не справляется.

Тут потрясает запах старости и легкое безумие. Ужасные зеленые стены, отсутствие нормального освещения, грубость, шум, тяжелые металлические двери. Ненавижу зеленые стены (улыбается). Коридор мрачный, узкий – это угнетает. Встречать старость в таком месте – это муки. Можно сказать, что они бессознательны. Старики не ориентируются в пространстве, не ориентируются во времени, не понимают, кто они сами.

Персонал интерната

Непростительно то, что мы, люди работающие, студенты-волонтеры, допускаем то, что творится. Хотя прекрасно понимаем, что можем сами оказаться на месте этих стариков. Отделение, в котором я работала, было самым тяжелым. И если так случалось, что проживающего переводили из другого отделения, четко прослеживалась деградация. Проживающему не с кем говорить, выходить нельзя, завтрак/обед/ужин – по режиму, баня раз в неделю, и так по кругу. Все как один большой бессмысленный день сурка. Как-то в отделения купили два больших тонких телевизора, на флешки записали по пять фильмов. Иногда волонтеры меняют флешки. Но каждый день идет одно и тоже, иногда и по два раза. Волонтеры – это ребята, которые по собственной инициативе занимаются покинутыми людьми.

Низшая и массовая каста сотрудников – санитары, четверо на смену в закрытых отделениях.

Санитары полностью обеспечивают бытовую сторону вопроса – смена памперсов и другая гигиена, организация приемов пищи, уборка, помощь в раздаче лекарств и, в теории, досуг. Ну вы поняли, только в теории. На практике никакого досуга санитары не обеспечивают. Досуг организовывают волонтеры. Они молодцы, правда, когда не боятся. Санитары морально деформированы и малообучены. Тут нет подготовки, какого-то курса, психологической подготовки, нет уважения к ним самим. Многие жестоки. Когда-то это была работа для тех, кого больше никуда не берут. Это отделение называли пристанищем для отверженных, мол какие живут, такие и работают.

Вообще, всем санитарам не хватает психологической разгрузки или переключения на что-нибудь. Видно, что много кто устал. Это непросто – объяснять по сто раз одно и то же или говорить не делать чего-то, или наоборот делать. Или когда санитар пытается покормить пациента, а человек не понимает, что это, и держит рот закрытым, отвлекается, а санитару еще троих нужно кормить – и такое уже по третьему разу за сутки. Персонал разного ранга говорит, что много проживающих, на всех и не разорвешься, но я часто видела желание свалить ответственность на другого. Санитары помоложе заботились и были спокойными, а женщины постарше часто были неприятными – могли оставить проживающего на час на туалете, «чтобы опорожнился» и не надо было памперс менять.

Была ситуация: я пошла на смене в палату, тогда у меня были вторые сутки (обычно мне ставили одни). Все уже были уложены, а один из интернатовцев не спал. Мужчина раскачивался на кровати, но не мог сдвинуться – его привязали. Он оказался винтиком большой системы и стал ей неудобен. Система нейтрализовала винтик. И никто не хочет придумывать, как сделать так, чтобы максимально разные люди были удобны. И никто не думает, как сложить новую систему, чтобы все могли существовать максимально адекватно. 

«Домашние» удобства

Еда там ужасная. На вкус не пробовала, но видела, как иногда ее выплевывали. Вообще все сбалансировано, перетерто и идеально для ферментных систем. Честно, я видела, как некоторые люди, которых изредка кормят родные, подавляют рвотный рефлекс от этой еды, потому что голодные. Высшее лакомство – батончик с маслом.

Есть ванная и специальная ванная – стол для тех, кому стоять тяжело. Такая баня раз в неделю. Ну и каждый месяц есть санитар, ответственный за подстригание ногтей, а еще на весь интернат есть специальный парикмахер.

Люди тут живут разные, но все как дети. Всем не хватает любви и заботы, и они готовы любить всех, кто доброжелателен. Они беспомощны, зависимы и уязвимы. Они не плачут, не могут, не помнят или не понимают. Только иногда новенькие плачут, в первые дни. Многие знают свое прошлое, молодость, книги, детей, а потом – провал в памяти.  Если в интернат попала одинокая старушка с квартирой,  имущество как бы переходит интернату.

Стареть достойно можно в какой-нибудь Италии, но никак не у нас. Если есть дети, если они помнят, если есть внуки и часто приезжают, то жизнь может быть вполне сносной, но только в этом случае. Уважения и внимания не дождетесь, старики не то чтобы не в приоритете, их вообще будто бы уже нет. Есть очень маленький процент людей, которые сделают для пожилого как лучше, особенно если он один. В наших реалиях за лучшее надо бороться, и желательно не в одиночку.

Виноваты мы все

Мой уход – хорошая история провала. Я неправильно рассчитала свои ресурсы, не могла тратить много времени на интернат даже физически. Шла туда на эмоциях, от отчаяния и с кучей спонтанных идей улучшений, но без плана и с загруженным графиком. Снимала стресс благодаря спорту – занималась три раза в неделю муай-тай. Работа была на 0,5 ставки, но, чтобы я могла больше времени проводить там, в основном мне ставили не сутки, а 12-часовые дневные смены. В такие заведения нужны специалисты, команда толковых профессионалов с опытом и знаниями в психиатрии, организации интернатов за рубежом.

Все мы в этом виноваты. Именно мы сделали это место убогим своим восприятием и отношением. Сами закрыли ставни, начали стыдиться. Отводим глаза, когда говорим про пожилых родственников в интернате, если вообще осмеливаемся. И все мы знаем, что если человек поступил в интернат, он должен сидеть смирно, ждать еду и не выпендриваться. Мы сами сделали так, что там, за забором интерната, нет жизни».

Фото носят иллюстративный характер.