Пристраивать фигуру Сергея Пукста в хоть какой-нибудь жанровый кластер кажется заданием почти непосильным и очевидно бессмысленным, и едва ли с этой задачей могут справиться многочисленные живописные тэги (панк-джаз, нигилистический джаз, некросюрреализм и т. п.), которыми охотно снабжают музыканта — все это ходьба вокруг да около, бесконечные игры в ассоциации или в лучшем случае только частичная правда. Не исчерпывающее, но вполне отчетливое впечатление о творческом методе Пукста мог бы дать микроскопический, двухлетней давности концерт в галерее «Ў», если бы каким-нибудь образом был зафиксирован для истории: приземистый мужчина во фраке, почти игрушечный усилитель, атмосфера то ли макабрического капустника, то ли полулегального бенефиса, и в сумме — чуть менее, чем полностью оглушительный эффект. Тогда это был, помимо всего прочего, еще и взвинченный, хотя и неочевидный оммаж всем лихорадочным гранж-коллективам или, ну да, The Pixies. Про последних Сергей Пукст говорит столь же часто и страстно, сколь и о Прокофьеве — по всей видимости, именно в этом странном промежутке и должен находиться самый адекватный творческому кредо Пукста континуум. Он вообще много говорит и, как правило, это интересные вещи: во время беседы, больше напоминавшей вдохновенный монолог, Пукста приходилось время от времени останавливать, чтобы хоть как-то не нервничать по поводу того, что батареи в диктофоне может и не хватить. Слава богу, хватило: ниже — некоторые из многочисленных мыслей, которые музыкант вложил в почти полуторачасовую беседу, точнее монолог.

О предстоящем выступлении и новом альбоме

Выступление состоится 27 сентября в галерее «Ў», и там будет презентация моего последнего диска, который называется «Внутреннее». Выступление будет представлять из себя синергию аудио и видео частей — за последнюю отвечает Алекс Жерносек, который помог разработать визуальную сторону концерта. Я должен сказать, диск достаточно любопытен, и для тех, кому про него доведется что-нибудь писать, я бы хотел сообщить некоторую информацию. Альбом сделан по принципу максимально возможного подчеркивания текста, то есть когда существуют какие-то акценты, какие-то шумы,какие-то точки, которые помогают продолжать слушать дальше. Если говорить о звуковом полотне, то на этом альбоме большую роль играют звуки, которые были записаны в космосе: там есть, например, амплитуды Юпитера-то есть целый ряд очень интересных звуков, которые во многом стали стержневыми нотами для композиций.

Если говорить о текстах, то думаю, что все равно каждый прочтет их по-своему. Там есть, например, композиция «Колбы», в которой такие слова:«Колбы несовместимых систем, список сближающих тем утерян, вакуум комнаты, нитки слепых напряжений разорваны, не марионетка, руки падают на колени, отказало то, что держало так крепко на этой Земле. За горло».

О форме и содержании

Форма очень важна. Хочется двигать свое выступление в сторону если не спектакля, то изобразительного, не шокирующего, но впечатляющего решения, и я надеюсь, этим будет пропитано мое выступление в «Ў». Для того чтобы не терялась музыка, надо чтобы изобразительный ряд не работал тавтологически с музыкой, чтобы он дополнял, чтобы он вносил какой-то радикально новый компонент, который бы усложнял, умножал смыслы и увеличивал количество значений, которые передаются в тексте. Мы добиваемся того, чтобы изображение и музыка максимально взаимообогощались — это должно быть некое действо, которое не распадается на визуальную и аудио часть.

Об «Аполлоне»

Было предложено сделать серию фото для проекта «Free Freak People», мы решили эту идею поддержать, потому что Беларусь — страна небогатая в плане визуальных событий и возможностей. Для всего этого меня нужно было соответственно раздеть и соответствующим образом загримировать: я там был первочеловеком, потом древним музыкантом, потом первописателем — каждый раз это была отдельная гримировка, я был очень жестко зафактурен.

Что касается «Аполлона», то это было изначально довольно странное мероприятие.
Эта программа, где я стоял в виде Аполлона, и на мое тело проецировалось видео, была потом перенесена в Питер. После выступления было отдельное шоу, когда меня мыли как слона над решеткой: я выходил на задний дворик клуба — в самом клубе, понятно, душа не было никакого — и меня окатывали ведром, поливали ковшиками. Потом подъезжали какие-то арабы на мерседесе и спрашивали, можно ли меня сфотографировать, потому что они были уверены, что я участник какого-нибудь эротического шоу, стриптизер. Тут, конечно, есть свои законы эстетики: то есть когда ты обнажаешься полностью, срабатывает совершенно другой интерес, а я все-таки ставил перед собой эстетические задачи и надеюсь, что решал их.

О музыкальной журналистике

У журналистов часто бывает так, что они начинают очень умно судить, как будто они знатоки, хотя очень часто они далеко не знатоки: апломб есть, естественно, а момент понимания творчества, о котором они рассуждают, не всегда присутствует.

Я помню, как об одном моем выступлении был написан отзыв на Fontanka.ru, который содержал огромное количество технических, фактических ошибок: там, в частности, говорилось, что я преподаю дирижирование в консерватории — ну абсолютный ужас был написан. Но при этом это было сделано очень зажигательно: c точки зрения внутреннего чувства получился хороший текст. И тут двоякое ощущение, потому что с одной стороны передано правильное ощущение, которое мне хотелось донести до зрителей, а с другой стороны есть большое количество ляпов.

У меня был, например, опыт, когда я сделал замечание Александре и Константину в своей колонке в газете «Советская Беларусь», и они потом поздравили меня с новым годом: они сказали, что я один из немногих людей, которые что-то понимают в музыке.

О Стасе Михайлове

В Беларуси музыкантов ругать нельзя. Нет смысла ругать, потому что у нас нет упырей такого масштаба, как Стас Михайлов. У нас есть Ярмоленко, есть Верасы, какая-то окологосударственная поп-индустрия, но она не играет такой демонической роли, как в России Стас Михайлов. Потому что Стас Михайлов — это очевидное зло, просто демон, в таком самом омерзительном своем обличии: человек без таланта, без ничего, который просто механически работает на манипуляциях со зрителем. На самом деле он просто говнюк, и я думаю, любая здравомыслящая женщина это должна понимать, потому что ничего хорошего от общения с этим человеком у нее по идее быть не должно.

Об альбоме «Pukstjazz»

Майку «Jazz Not Dead» мне подарили, пытаясь поймать мое мироощущение — собственно, я ее и ношу, потому что она с ним совпадает. У меня был альбом «Pukstjazz», который некоторые помнят до сих пор — это был, наверное, самый мерцающий, ускользающий альбом. Мерцающий, потому что этот альбом был нарублен только на болванках, я раскрашивал каждый диск вручную: был специальный дизайн, который я придумал, где использовал эту прозрачность коробочки — диск там играл цветами, всячески переливался. Я, помню, специально покупал толстые черные фломастеры, чтобы рисовать такие красивые кресты — все это было большим арт-проектом. Там были разные влияния, как-то это шло еще из Граффити, когда я занимался этими джазовыми упражнениями, которые народ терпел: я играл стандарты, но в таком, совершенно обостренном ключе.

О реакции публики

Я очень хочу услышать продуктивное молчание в конце выступления. Мне не важно, хлопают ли громко или тихо, потому что бурная реакция легко провоцируется: можно что-нибудь резко крикнуть, и все захлопают — это все элементарно делается. А момент зрительского внимания обусловлен только твоей исполнительской художественной точностью.

Об участии в «Звездном ринге»

Мы давеча разговаривали с художником Русланом Вашкевичем, и он мне задал вопрос: «Eсли бы тебя пригласили на „Славянский базар“, ты бы поехал»? И это не такой простой вопрос, как кажется. Быть принципиальным и не ехать на «Cлавянский базар» можно, но тут есть вопрос того качества, в котором ты туда поедешь, потому что если на меня наденут какой-нибудь кокошник и заставят петь что-нибудь вместе с Кобзоном, то это, конечно, неприемлемый вариант. Но если мне предложат выступить в том виде, в котором выступаю я, то это оговариваемые вещи. А что касается СТВ и «Музыкального ринга», то мы выступили в том формате, в котором мы считали нужным. Хотя когда я разговаривал с некоторыми музыкантами, мне стало известно, что от совместной программы с Виктором Калиной отказались Яблочный Чай, Князь Мышкин, кто-то еще возможно-то есть было несколько серьезных музыкантов, которые посчитали ниже своего достоинства играть с Калиной на одной сцене. Меня тоже несколько шокировало приглашение на это мероприятие, я немного подобалдел и тоже думал отказаться, но потом появились следующие соображения: это наверняка вызовет интерес, потому что Калина, он же сиделец — была вся эта интрига, он на тот момент как раз только что вышел из тюрьмы — и вот он состязается с каким-то непонятным фриком.

Я не считаю, что получилось плохо, потому что я исполнял то, что считал необходимым. Калине я проиграл: у него было четыре тысячи голосов, но у меня было две тысячи! Такая относительность проигрыша.

О белорусской музыке

У группы Гурзуф очень конкретная музыка, не фоновая и не распластанная. Вообще Егор Забелов — это отдельная история, тут момент моего очень теплого отношения, я очень ценю то, что он делает.

Петля Пристрастия интересная по мысли, у них своеобразная музыка, хорошая лирика, хорошие стихи, есть свой нерв, то, чего может мне не хватает в творчестве. Тут имеется в виду то, что Илья нашел свою тему, у меня тоже есть тема, но вопрос моего лирического героя куда более спорный, чем у него.

Я очень радуюсь, когда возникают удачи, а в этих случаях они есть, и я думаю, что музыкальная андеграундная жизнь в Беларуси ну ничуть не менее интересна, чем, скажем, в России. И группа PortMone, и Андрей Жуков как источник разного рода музыкальных инициатив (у него есть новый проект New Image Orkestra) — это все очень правильная музыка, в ней все очень хлестко, ничего нельзя ни добавить, ни убавить. То есть интересные проекты встречаются, вопрос в том, что при их дорогом потенциале они, к сожалению, не имеют заслуженного успеха.

О лени

Люди стали очень ленивы, это естественно, нормально. За концерты надо платить деньги, а люди охалявились вконец: они могут получить всю эту музыку в интернете, в YouTube посмотреть выступления. Люди хотят чего-то фантастического, люди хотят развлечений, ну и людям, конечно, лень платить деньги, потому что деньги стоят денег, так что зачем? Я думаю, это часть той отвратительной посылки, о которой я уже говорил: о том, что музыка, дескать, умерла, и ничего нового больше не будет. А если ничего нового не будет, то нахрен эти концерты, если я все равно услышу более-менее то же самое?

О возможности создания нового в музыке

Я не вижу препятствий для того, чтобы придумывать в музыке что-то новое. Один культуролог сказал мне хорошую вещь: «Постмодернизм — это когда музыканты, художники и писатели расписались в своей капитуляции, они сдались, перестали создавать и начали играть с формами». Я не вижу повода так уж играться с этими формами. То живое зерно, которое есть в живописи Пикассо, в музыке Прокофьева — это далеко не исчерпанные вещи, это такие вещи, которые постоянно расцветают — тупика абсолютно нет. The Beatles (Стравинского трогать не будем, там другая история) показали нам возможности — развивайте, работайте. Когда мы слушаем Равеля — ну почему мы не хотим создать что-то аналогичное по силе, по мощи? То есть, говоря англосаксонскими терминами, был брошен вызов, так почему мы должны от этих вызовов отказываться?