Что нужно знать про арест Саши Василевича 

• 27 августа в офис Vondel/Hepta пришли из ДФР. В тот же день сотрудники ведомства устроили обыски в доме самого Василевича, и в домах директоров компаний, к которым причастен Саша. 

• 28 августа для Саши избрали меру пресечения – заключение под стражу. Спустя еще несколько дней счет компании «Минт-Медиа», которая издает KYKY и The Village Беларусь, арестовали. 

• 4 сентября Василевичу предъявили обвинение. Мера пресечения осталась та же – его оставили в СИЗО на Володарского. Тогда же стало известно, что Надя стала подозреваемой по уголовному делу, и остается ей до сих пор. 

• 9 сентября правозащитники признали Сашу политическим заключенным.

• 10 октября Саша встретился с Лукашенко в СИЗО КГБ.

• 29 октября стало известно, что «Ў» и «Ў-бар», культурный проект Нади и Саши, закрывается.

• 2 декабря у Саши родилась дочь Уршуля. Саша видел ее только на фотографии.

• 9 декабря Мининформ заблокировали KYKY на территории Беларуси – учредителем которого является Василевич.

• 6 января мы узнали, что Саша заболел коронавирусом. В тюрьме его не лечили. При этом в камере очень холодно, он спит в верхней одежде.

• 28 января было ровно пять месяцев, как Саша находится в СИЗО. 

Написать Саше можно по реквизитам: Василевичу Александру Анатольевичу. Следственный изолятор #1. Володарского, 2. 220030, Минск.

«У меня в телефоне – женщины, чьи мужья сидят в Сашиной камере»

KYKY: В одном из интервью в сентябре ты сказала: «Саши нет две недели. Это не тот срок, за который жизнь меняется системно». Саши нет уже пять месяцев, что изменилось за это время? 

Надя Зеленкова: Большие изменения: тогда у меня был один ребенок, а сейчас – два. Тогда я жила в своей квартире в Минске, а сейчас живу в съемной квартире в Таллине. Тогда у нас была галерея, а сейчас её нет. 

KYKY: Многие из изменений, которые с тобой произошли, нельзя назвать приятными. 

Н.З.: Ну почему, дети – это очень приятно! И переезд в Таллинн, откровенно говоря, не самое страшное, что со мной происходило. Для детей жить в городе, где эстетического треша в сотни раз меньше, чем в Минске – это прекрасно. 

Еще я стала меньше волноваться… Если бы раньше я шла на встречу с министром иностранных дел другой страны, с которым надо было говорить на английском, волновалась бы очень сильно. А сейчас я не переживаю по поводу вещей, которые не связаны со здоровьем и продлением срока заключения. Думаю, количество проблем и твоих способностей их переживать ограничено. 

KYKY: Мне кажется, это суперспособность. 

Н.З.: Ты не можешь переживать постоянно и из-за всего происходящего. Когда поводов для волнения миллиард, на большинство из них начинаешь забивать. И, конечно, людям нужно разное время на проявление эмоций или рефлексию. Есть те, у кого ситуация гораздо проще, чем у меня, но волнений у них в сто раз больше. 

Мы же с вами живы.

И уж коль мы живы, быть рыцарем печального образа: ни улыбаться, ни покупать себе новые платья – не совсем логично. Так ты откладываешь свою жизнь до какого-то момента, который черт знает когда наступит. При этом я понимаю грустных людей, мне и самой не хочется покупать новое платье. Но я радуюсь, когда оно у меня само собой появляется, без моего участия. 

KYKY: Я хотела спросить, позволяешь ли ты себе приятности?

Н.З.: Я не могу сейчас тебе детально рассказать про свое счастье. Пойми, если бы я была одна, конечно, могла бы позволить себе всё что угодно. И глубочайшую депрессию, и алкогольных вечеринок пару штук с удовольствием бы устроила, чтобы не помнить, кто я и где нахожусь. Но с двумя детьми, один из которых – грудной, ты не можешь поступать так. Иначе сойдешь с ума и ты сама, и твои дети. Мне нужно быть в нормальном состоянии, для этого, условно, я покупаю себе любимый кофе и дорогое миндальное молоко, потому что начала пить кофе с молоком. А вот чашку для кофе не покупала, сама ее сделала. Так или иначе, у меня появляются красивые, хорошие вещи – и я им радуюсь. 

Саша сидит уже пять месяцев, с высокой вероятностью ему продлят срок заключения. Жить с ощущением необходимости впасть в кому, зимнюю спячку, чтобы просто дожить до момента, когда тебя выпустят – ненормально. Это твоя жизнь, это время, которое ты так или иначе проживаешь. Поэтому Саша точно так же радуется, когда может сделать себе нормальный кофе – точнее, какой есть и в ужасной чашке. Или когда получает вкусный десерт. Разве ему нельзя позволять себе радоваться, потому что вокруг треш? 

KYKY: Я, как и многие мои друзья-мигранты, как раз живем в режиме ожидания нормальной жизни. 

Н.З.: Я недавно разговаривала по телефону с человеком, который уехал из Минска после «Площади» в 2010-м. У него квартира в доме, напротив нашего. Он уехал из Беларуси на пару месяцев, чтобы побыстрее вернуться, а прошло уже десять лет. 

Никто из нас не знает, как изменится жизнь, и в какой стране мы будем жить через месяц, год. Это чувство неопределенности жестокое. Каждый раз, покупая какую-либо вещь, не могу не думать: я буду тащить ее в Минск или она останется здесь? Но знаешь, на третий месяц жизни в Таллине я купила себе кофейный аппарат, потому что постоянно ходила пить кофе куда-то и поняла, что мне хочется пить кофе дома. 

Я не знаю, сколько пробуду в Таллинне, когда вернусь домой. А люди, которые живут в Минске, не знают, когда и где их могут задержать. Потому что сделать это могут в любой момент, вне зависимости от того, идешь ты за сметаной или едешь в гости к маме. Быть арестованным, избитым, посаженным в тюрьму – это варианты в жизни любого человека в Минске. Мы обязаны осознавать, что живем в ужасе, в мире, вывернутом наизнанку, но все равно должны жить. 

Лично я поменяла свое отношение к планированию, и живу исходя из того, что просто не знаю, что со мной будет завтра. Текущую ситуацию воспринимаю такой, какой она есть. Сколько еще она продлится – не знаю, и, если честно, даже не задаюсь этим вопросом. 

KYKY: Тебе в Таллинне стало морально легче? 

Н.З.: Намного – иногда уровень стресса можно понять, выйдя из стресса. Когда приехала сюда, меня понемногу начало отпускать. Банально, теперь я разговариваю по телефону и знаю, что меня слышит только тот, с кем я говорю, а не еще целый отдел по прослушке звонков. 

KYKY: Ты стала общаться больше с людьми, жизненная ситуация которых похожа на твою? 

Н.З.: У меня в телефоне появились люди, у которых не похожая, а точно такая же ситуация – это женщины, чьи мужья сидят в Сашиной камере. Но глобально моё окружение не изменилось.

KYKY: Может, начала читать что-то специализированное? 

Н.З.: Ты знаешь, нет. Режим, в котором я живу, он какой-то рваный. Я не знаю, в какой момент проснется ребенок и когда он захочет есть. Поэтому, когда появляется свободная минута, я занимаюсь либо работой, либо сижу в фейсбуке, читаю новости, потому что они напрямую на меня сейчас влияют. Не могу сказать, что читаю много книг – читаю мало, и меня это беспокоит. Но сейчас для меня самое важное – читать ребенку перед сном. Очень старюсь делать это каждый день, хотя иногда и не получается. 

Смотрю мастер-классы, которые смотрела всегда – на masterclass.com. Недавно закончила курс писателя Нила Геймана и просмотрела отличный класс Криса Восса – это человек, который вел переговоры с террористами, взявших людей в заложники. У него есть книга с переводом на русский язык – «Никаких компромиссов». Я себе скачала англоязычную версию, не прочитала еще до конца, но уже сейчас крайне всем рекомендую ознакомиться. 

KYKY: Когда ты встречалась с Тихановской, было ощущение, что к тебе приехал президент? О чем вы с ней говорили? 

Н.З.: Это не она ко мне приехала, а я к ней (смеется). Светлана выглядит, говорит и ведет себя как президент.  Я даже не рассказывала ей, какая она молодец – думаю, Светлане и так многие об этом говорят. А ей нужно не только восхищение в жизни, но и помощь. Говорили о многом –о ситуации в Беларуси, о мужьях и их условиях содержания, о поездках, городах. Светлана рассказала, что Сергей уже четыре месяца сидит в одиночной камере, и единственный человек, с которым он говорит – это его адвокат. 

 

 

 

 

Посмотреть эту публикацию в Instagram

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Публикация от Tatiana Vorozhun (@tatiana_vorozhun)

 

KYKY: Те, кто знают Светлану лично, говорят, что она как мама. 

Н.З.: Это очень четкое описание. Я согласна, что она олицетворяет образ мамы или даже мамы целой страны. Доброй, заботливой, очень сопереживающей и при этом мудрой и спокойной. 

«Как ты можешь делать громкие заявления, когда у тебя в компании 1000+ человек?»

KYKY: Расскажи про свою компанию: как идут дела в Red Graphic?

Н.З.: Частично поменялась команда, потому как часть людей уехали из нашей прекрасной страны. Сейчас у нас много открытых вакансий! Фактически, у нас все еще есть большой, красивый офис в Минске, но на деле он никому не нужен – там то ковид случается, то другие прекрасные вещи. Тем не менее, мы продолжаем работать, все наши клиенты остались с нами. Хотя на беларуском рынке мало кто поддерживает активность, на других рынках работа идет. Количество беларуских проектов начало сокращаться еще весной 2020-го вместе с пандемией. Потом начались протесты, и сейчас ситуация не та, когда рекламодателям легко планировать свои кампании. 

KYKY: Как ты как директор оцениваешь ситуацию, которая складывается вокруг беларуского бизнеса сейчас? 

Н.З.: Кризис. И понятно, что в стране, где деньги тратят на ОМОН, а не на врачей, образование и другие хорошие вещи, кризис будет только усиливаться. Пока эта ситуация не разрешится, дела бизнесменов будут становиться только хуже. Все, кто могут, будут уезжать или переориентировать свой бизнес. Если ты спросишь, где я буду искать клиентов – точно не в Беларуси. Те, у кого таких возможностей нет, вероятно, скоро закроются, либо попытаются какое-то время удержаться на плаву. 

Многие рестораны, например, уже закрылись. И не только потому, что к ним гости не приходили – заведения, которые и так были в слабой позиции, начали долбить проверками. Это очень жестоко по отношению к тем людям, которые вкладывали в бизнес деньги, энергию и любовь. Жестко для тех, кто теряет работу, даже профессию. Переживать эту историю эмоционально очень тяжело. 

При этом я думаю, что нам пора прекратить стенать по поводу всего закрывающегося – это не свидетельство того, что наша жизнь кончена. Это свидетельство того, что на данном этапе жизни у нас не будет любимых кафе и ресторанов. Я уверена, как только ситуация изменится, ресторанная сфера расцветет за три секунды. Новая Беларусь будет страной, в которую захочется инвестировать – и не только беларуский капитал. 

KYKY: Почему крупный беларуский бизнес молчит? 

Н.З.: А как ты можешь делать громкие заявления, когда у тебя в компании работает 1000+ человек? Скорее всего, как только ты выступишь, тебя начнут долбить проверками, и в итоге задолбят до потери бизнеса. Вспомним Микиту Микадо – он сделал очень хорошее заявление, четкое, и его сотрудник до сих пор сидит в тюрьме. Саша тоже не молчал – теперь Саша сидит. И всем понятно, что проблемы, которые переживают его бизнесы, не связаны с тем, что сотрудники или сам Саша что-то делали не так. Все эти люди не делали того, в чем их обвиняют. Поэтому мне кажется бессмысленно задавать вопрос, почему бизнесмены не выступают – у них есть ответственность не только перед собой, но и перед другими людьми. 

KYKY: Ты уехала из Минска, кто теперь носит Саше передачи? 

Н.З.: У меня есть большая организованная группа людей. С координатором, с водителем, с теми, кто отвечает за вторничные передачи и за субботние, за заказ и приготовление еды – очень многие помогают. Даже не знаю, как буду благодарить всех этих людей!!! 

KYKY: Звучит как работа малой сети питания (смеется). 

Н.З.: Она не малая, она крупномасштабная! 

KYKY: Саша видел фотографию Уршули? Что он написал в ответном письме? 

Н.З.: Видел. Ира, ну что может ответить Саша? Написал, какая она хорошенькая, красивая и как ему жаль, что он не видит Уршулю. Это была нормальная радостная реакция человека, у которого появился ребенок. Можешь проверить на ста отцах – все ответят одинаково (хорошо, что нет ста отцов, у которых родились дети, пока они сидят в тюрьме). 

KYKY: У меня есть наболевший вопрос: Надя, как писать письма в тюрьму? Я писала первое письмо Саше примерно миллиард лет, ибо все написанное казалось глупым и бредовым. 

Н.З.: Тебе хочется написать что-то важное и невероятное, но на самом деле письма сейчас заменяют обычное общение с человеком. Это как если бы ты подошла к Саше в офисе, когда он кофе себе делал, и спросила, как у него дела, рассказала, как ты и что с тобой за сегодня произошло. Мои письма точно такие же – у нас с Сашей нет восхитительной переписки об идеях поведенческой экономики или с детальным обсуждением прочитанных книг. Он пишет, сколько раз за день отжался и сходил ли на прогулку – и меня это полностью устраивает. 

Любые письма, что бы в них ни было написано, для Саши и остальных – понимание того, что человек с ним разговаривает. Другого способа пообщаться у них сейчас нет. Поэтому Саша не будет жаловаться, что ты ерунду написала, он и не сможет. Я прекрасно понимаю, что сложно сесть и написать письмо, особенно, когда адресат – не твой самый близкий на свете человек. Но это важно и нужно делать всем, и мне тоже. 

KYKY: С доставкой писем же сейчас есть проблемы из-за карантина на Володарке? 

Н.З.: Откровенно говоря, с доставкой писем всегда была и есть проблема. Они никогда регулярно и быстро не приходят. Саше не ходили письма несколько недель, потом пришло сразу 60. После этого какое-то время опять ничего не отдавали, а затем принесли 30 штук. И доставляют письма не в той последовательности, как ты их отправляешь. К примеру, Саша получил от меня письмо за 10 января, хотя то, что я отправляла 1-го, еще не видел. И еще где-то 15 моих писем он пока тоже не получил. 

KYKY: Не могу не спросить, как на Саше отразилась встреча с Лукашенко? Что он после нее писал тебе, говорил адвокату? 

Н.З.: Да никак не отразилась, это же не судьбоносная встреча была. Он не вышел оттуда принцем – вышел таким же Сашей. Саша в принципе не изменился. Я его, конечно, не видела сама, но недавно ему разрешили свидание с мамой. Она потом сказала мне: «Саша как Саша, такой же». На встрече с Лукашенко был какой-то разговор, он длился очень долго. Очевидно, Саша сделал какие-то выводы о людях, которые сидели вместе с ним за столом. Но подробности мы узнаем только тогда, когда он выйдет на свободу. 

KYKY: А ты сама была шокирована, когда увидела Сашу в телевизоре рядом с «президентом»?

Н.З.: Да, была. Если думаешь об этом, понимаешь, что устраивать якобы переговоры и диалог, которого в принципе быть не может, – это жестоко и отвратительно. Возможен только монолог человека, который в качестве слушателей выбрал для себя заключенных. Но в каком-то смысле мне эта встреча даже помогла – после нее не возникает сомнений, что Сашино дело политически обусловлено. 

KYKY: Саша виделся с мамой – как проходят встречи с политзаключенными в СИЗО? И как вообще Сашина мама себя чувствует? 

Н.З.: Мама чувствует себя нормально, как и мы все для тех условий, которые нам сейчас даны. Чтобы встретиться с Сашей, нужно получить разрешение, маме дали его всего второй раз. Встреча с ним проходит через стекло и с телефонными трубками, как в телевизоре показывают, только в беларуском СИЗО все вокруг очень страшно выглядит.

KYKY: Ты сказала, что Саша не изменился – в начале января его друзья по переписке писали в фейсбук, мол, по письмам заметно, что у него настроение уже не такое позитивное. 

Н.З.: Как у любого нормального человека, у него может быть разное настроение – и хорошее, и плохое. К тому же, из-за чего в декабре ему было радоваться?

У него растет дочь, которую он не видит, ему продлили срок заключения – поводов для позитива мало. Саша не железный, он обычный человек. Ему хочется помочь мне, хочется увидеть детей, хочется пойти на работу.

Ему точно не хочется сидеть в камере на 12 человек, и уже тем более не хочется болеть коронавирусом, который сопровождается лихорадкой, садящимся зрением и непониманием, когда все это закончится. 

Кстати, я сама не пишу ему сильно позитивные письма о том, как у меня все хорошо и прекрасно. Когда мне плохо, я пишу, что мне плохо. Он, конечно, расстраивается – ну и ничего страшного. К тому моменту, когда он получает письмо, мне уже хорошо. А когда я получаю от него ответ на это письмо, уже и не помню, про что там писала. 

KYKY: Как он справляется с тем, что время улетает в трубу? Саша ведь человек деятельный. 

Н.З.: Думаю, хреново справляется. Саша – крайне жадный до впечатлений человек. Настолько жадный, что когда читает книгу, расстраивается, что не может одновременно читать вторую. Конечно, сидеть в тюрьме для него – не вариант от слова совсем. Я уверена, что он не счастлив в этом. И понимаю, что в нем наверняка что-то изменится, но уверена, что самое основное, за что мы его любим, в нем останется.

«Беларусы в январе 2020-го и беларусы в январе 2021-го – это два разных народа»

KYKY: Я знаю, что Саша мог уехать из страны до задержания. У тебя нет злости на него за то, что он этого не сделал? 

Н.З.: У меня как-то об этом же подруга спрашивала. Честно, не понимаю, как на это можно злиться – не Саша виноват в том, что сидит в тюрьме, это не он сам себя туда посадил. И не он делает те ужасные вещи, которые происходят в стране. Это как если бы тебя избили, когда ты шла на встречу – ты же не можешь злиться на человека, который позвал тебя на эту встречу. Это бред. Я не могу направлять свою злость на тех, кто невиновен. 

KYKY: На днях в сети появились провластные списки с фамилиями политзаключенных, для которых якобы будут просить амнистию. И в твиттере начали шутить, что, например, Эдик Пальчис скорее бы забаррикадировался в камере, чем вышел таким образом на свободу. Как думаешь, как себя повел бы Саша? 

Н.З.: Давайте не будем делать из всех людей героев. Наверное, есть те, кто считает, что, сидя в камере, они делают что-то важное. Я же уверена, что люди в принципе не должны сидеть в тюрьме ни за что.

В этом смысле я неожиданно на стороне тех, кто хочет их из тюрьмы вытащить. Максим Знак может сделать на свободе гораздо больше, чем сидя в тюрьме. Илья Салей, что в камере, что сидя в своей квартире под домашним арестом, одинаково не может сделать ничего. Но, как минимум, он не лежит с температурой и коронавирусом там, где ему никто не может помочь. Он находится в ситуации, когда ничего не угрожает его здоровью. А насколько здоровыми выйдут Саша и другие политзаключенные – никто не знает. Поэтому, откровенно говоря, мне все равно, под каким соусом Сашу отпустят, если его освобождение не навредит другим людям. Мне нужен не героический муж, сидящий в тюрьме. Мне нужен мой муж, находящийся рядом со мной.  

KYKY: Мне Паша Аракелян сказал, что задача каждого арестованного беларуса – не геройствовать, а выжить. И я с ним согласна. 

Н.З.: Никто из нас не знает, как правильно. Поэтому каждый свою степень участия или бездействия определяет для себя сам. Вот я не ходила ни на один митинг, потому что была беременна и не хотела рисковать. То есть моя степень поддержки перемен ни в коей мере не проявилась в хождении на марши. Но если ты у меня спросишь, делала ли я что-то другое, отвечу – конечно, делала. До холеры делала, и буду продолжать делать все возможное. 

KYKY: Когда дело Саши в теории попадет в суд? 

Н.З.: Они не могут держать его в СИЗО до суда больше 18 месяцев. Прошло уже пять месяцев, так что продлевать срок заключения ему могут еще 11 месяцев. При этом, когда начнется суд, Саша также может остаться на время процесса в тюрьме. А процесс этот может длиться несколько месяцев. 

Самый плохой сценарий такой: Саша 18 месяцев ждет суда в камере, потом там же переживает судебный процесс, который длится 2-3 месяца, а затем получает какой-то срок. И этот срок не будет меньше, чем он уже отсидел. 

KYKY: Как бы наивно не звучало, мне хочется верить, что Саша выйдет раньше. 

Н.З.: Всем хочется верить. Я с тобой полностью согласна. 

KYKY: Но сейчас многие кричат о том, что протест проигран, и винят в этом всех вокруг. А ты как думаешь, беларусы побеждают? 

Н.З.: Мы переживаем, что не победили, а ведь никто не собирался побеждать. Еще год назад никто даже не думал, что нас так много.

Вообще, беларусы в январе 2020-го и беларусы в январе 2021-го – это два разных народа, две разные нации, у которых абсолютно разные истории и мироощущение. Трансформации, которые произошли с беларуским обществом, огромны, и они очень важные. 

Моя знакомая недавно написала пост, что мы, беларусы, все время себя виним. Например, ты что-то говоришь или делаешь и тут же думаешь, что из-за этого пострадает твой родственник, бизнес, клиент или даже ты сам. Или что мы не дожали протест – а вот если бы все вышли 9-го, точно бы победили – все это идиотское чувство вины. Не надо думать о таких вещах, лучше поразмышлять о том, что мы можем сделать прямо сейчас. Что мы делаем прямо сейчас. 

Конечно, всем хочется, чтобы ситуация разрешилась быстрее – объективно, так не бывает. Лукашенко строил систему 26 лет, сейчас она еще пытается проехать по нашим головам, но уже трещит и разваливается на ходу. Беларусы уже сделали очень многое.