Многие эмигранты делятся с родными, оставшимися на родине: там, за бугром не принято вытряхивать содержимое души, подобно захламленной сумочке. Если не нашел родственную душу, ты вынужден учиться говорить «I'm fine» и глубоко прятать свои славянские порывы. Делиться всем, что будоражит мысли, не принято. Некоторым, наоборот, импонирует иностранная обособленность, без въедливого погружения внутрь.
Общаясь с белоруской по имени Татьяна, давно живущей в Италии, я была очень удивлена, что она рвется на родину, как кошка из-под душа. «Таня, там же море, там же солнце», – вздыхала я. «Привыкаешь, надоедает, – парировала она. – А вот настоящих друзей нет. Чтобы сидеть на кухне, пить чай, вино и говорить, говорить, пока не заболят скулы. Итальянки другие. Менталитет не задушишь ничем. Вся наша душевность им непонятна, а постоянно пытаться соответствовать им очень трудно». И рвется сюда, в Минск, пытаясь в один месяц выпотрошить всё родное, яркое, наболевшее с теми, кто примет, кто не открестится в испуге от слишком приватного и интимного.
Можем ли мы разучиться говорить по душам?
Мать Ольги переживает, дочке плохо. Она обеспечена: американская жизнь обняла её со всеми социальными и материальными благами, но, приезжая в наш облезлый край, дочь плачет. Несется к подруге, ночует у неё по три дня, чтобы наконец-то выговориться. И жалуется маме. Американская субординация распространяется даже на друзей: говорить о проблемах и сомнениях души – дурной тон и неуместное поведение. В этом нет нарочитой искусственности, просто для них это абсолютно естественное состояние. Они научились не переживать по каждому поводу, не создавать внутри трехэтажные мысли. Но Оле тяжело постоянно выдавливать «I'm fine» без возможности говорить о большем.
Есть один замечательный фильм «Замерзшие души» с Полом Джиаматти в главной роли. Герой избавляется от души, мешающей ему играть в театральной постановке «Дядя Ваня», но впоследствии, обнаружив некоторую пустоту, приобретает себе душу славянина. Актерская игра идёт прекрасно, актёру (по сюжету картины) удается точно уловить русские мотивы чеховской пьесы. Фильм не только об этом (любителям арт-хауса советую). Просто невозможно было не улыбаться, видя, как на американского актера наваливаются психологические пертурбации славянского человека.
Мамина близкая подруга, уехав за детьми в Израиль, рассказывала, что первое время по вечерам, после работы, садилась у бассейна (бассейн её работодателей) и тихо пела «Купалинку». Компенсировала возникший духовный вакуум. Загадочная славянская душа требует бесконечного симбиоза внутренних переживаний и ответной реакции кого-то из близких, без этого мы чахнем или взрываемся, словно банка вареной сгущенки. Столь ярко выраженная черта переживать происходящее воспринимается многими иностранцами как недостаток. Излишняя эмоциональность и душевный раздрай – некой патологией, обрекающей славян на бесконечные страдания. А мы так привыкли извиняться за грязные подъезды, беспробудное пьянство, низкие зарплаты, что присовокупили сюда и самое бесценное, что есть у народа, – душевность, возведя её в ранг примитивной рефлексии, мешающей нормально жить.
Если ты имеешь глубокий внутренний мир, ты – лох
Появилась новая порода людей (а может, они были всегда?), для которых душевные разговоры сродни изнасилованию. И дело не в бесконечном монологе-нытье, когда ты вываливаешь на друга кучу проблем, чтобы самому стало лучше, нет. Дело в моменте понимания, некой человеческой солидарности. Но переживать стало немодным, архаичным актом, где вся твоя духовная суета подобна мусору. Смотри на мир проще, детка! – тебе говорят, весело подмигивая. И ты пытаешься абсолютно честно упростить в себе переполненный мир до спичечной коробки. Чувствуя себя дурковатым лохом, для которого перестать чувствовать и делиться сокровенным – все равно, что стать автоматом, продающим кофе. Нажали на нужную кнопку – выдал соответствующий напиток, чётко налаженная схема без трансцендентных сюрпризов.
Причем, замечена закономерность. Сложный человек, как правило, избегает общества людей «ясмотрюнамирпроще», не вынося никому обвинительный приговор: «вы такие простые, мне с вами трудно», и тихо сваливает.
Тогда как обратная сторона (люди без душевных переживаний) с чувством сладкого садизма обвиняет таких людей в манерности, высокомерии, осмеивает не только образ жизни, но стиль одежды, манеру говорить и двигаться. Эмпирические изыскания, невозможность видеть действительность в параллельных плоскостях, эдакий подход к реальности по геометрии Римана, кажутся большинству не более чем императорскими замашками и отсутствием воспитания. Любой душевный порыв опровергается холодным расчетливым: «у каждого свои проблемы, не моё дело» либо насмешливым: «ну-ну, ты типа царевич, а все быдло» (обычно касаясь тех, кто хоть немного отличается от других).
Это как вызвать скорую помощь лежащему человеку в парке на сырой земле, от которого пахнет алкоголем. Врачи брезгливо морщатся и смотрят на тебя, как на слабоумного: зачем вызывали, животных не транспортируем. И ты виновато пытаешься объяснить, что это человек, ему плохо. А перебрать лишнего может каждый. Надо помогать, понимаете?
Неусложненным жизнью людям проще
В тоже время ты им завидуешь. По-настоящему. Потому что такие люди способны жить, не погружаясь в переживания, не отягощая себя ни духовным катарсисом, ни муками совести. Смотрят на мир крайне позитивно, делают десять дел, везде успевая: фитнес, йога, в барчик с девочками, английский, любовник, забрать детей из секции, маникюр, минет мужу, полистать «Татлер» и инстаграм да выложить фоточку #явсятакаясексиложусьспать.
Они забывают о неудавшемся романе через месяц. Причем сухо, слаженно, без слез, без скомканных стихов и пьяных «клинклинов», от которых тошно по утрам, и ты их прогоняешь, проветривая спальню сигаретой. Имеют сто друзей и двести знакомых, потому что все для пользы дела и развития бизнеса. Зарабатывают на тех же друзьях, не моргнув глазом, чётко разделяя – тут бизнес, тут вечеринка, тут корпоратив, тут любовь. Всё просчитано, всё практично. Приезжая на море, следуют плану, сколько раз искупаться, где пообедать, в какую пещеру съездить, сколько потратить, плюс двадцать пейзажей, десять селфи, и быть в тренде обязательно.
Рассказывают: «Вода была 23 градуса, два раза шёл дождь, Маруся отравилась черешней, но в целом хорошо. В следующий раз туда не поедем». А ты вспоминаешь – навалившиеся синие горы, как выгоняли из номера слоновых размеров многолапую волосатую дрянь, убить не поднялась рука. Терпкое вино, боишься признаться, пили даже в обед, но ведь лето, отпуск, можно. Встретившихся тебе удивительных людей: москвичей с их протяжным аканьем, улыбчивую украинку-художницу, которая научила купаться нагишом, петербуржцев-музыкантов – вы курили вместе сигареты, свесив ноги с горы с трудно произносимым названием. Перебив, тебя спросят, в каком отеле ты проживал, сколько звезд у того отеля и ели ли крабов на ужин. Потом случайно узнаешь, что обозвали идиотом. С удивленно произнесенным: «Зачем так всё переживать? Я бы с ума сошла, если б так жила».
Захотелось европейской расслабленности
Таким людям не нужна многообразность восприятия, она мешает быть благополучным, быть на высоте. Они умело продвигают философию: «находись рядом только с успешными людьми», выкидывая в мусоропровод тех, кто оказался на ступеньку ниже. И весь этот ваш экзистенциальный водоворот – не более, чем расхлябанность и распущенность души. Мой хороший знакомый поделился как-то при встрече, что его девушка была против того, чтобы он читал книги. Ей нужна была простая жизнь с чётко налаженным бытом, где реально лучше и понятней мужик на диване, тупящий в телевизор, чем с книгой в руках.
Люди стали впитывать новую упрощенную философию жизни. Подобно тому, как минимизировался наш быт, стали проще и взаимоотношения. Нарядность, праздность и телесный тюнинг, который подавляет внутреннее самоощущение. Понятие дружбы способно трансформироваться в зависимости от обстоятельств – очень любят продвигать данную теорию «неусложнённые» жизнью люди.
«Мы можем не видеться с тобой три года, но я все равно твой друг!» – говорят, и для убеждения обнимают за плечи. Да я сдохнуть могу за это время!
И не совру, что ответить «алё» мне будет лень даже с того света такому другу. Или пытаешься поговорить по телефону, просишь позвонить, когда будет удобно, но тебе отвечают, что лучше писать. Мессенджер, детка, проще простого.
Ты пытаешься понять – это твое сознание искалечено осязаемым понятием «друг» или у других оно подстроено лишь под собственные прихоти, когда дружба воспринимается как выгодная инвестиция? Тебя сольют при первом же падении акций, оставив на всякий случай в записной книжке, чтобы поздравлять с днём рождения. Про запас, вдруг твои позиции укрепятся, и нужно будет восстановить статус, а ты как бы и не пропадал. Ну и что, что не в курсе дел – восстановить ход событий можно быстро. «Что там у тебя? Бабушка умерла, ребенок болеет, возраст, кризис, ну видишь, все окей, поговорили, дружище...» А на твое: «Извини, друг – это как любимый мужчина, либо рядом, либо нет», в ответ одно: «Не усложняй». Худшее в данной ситуации понять, что это ты дружил со всеми вытекающими, мол, позвони мне хоть в три часа ночи, отвечу и помогу. А с тобой – нет, не дружили, ты был удобным приложением, которое удаляют за ненадобностью. И нет никакой сердечной привязанности, она присуща только тебе, дураку.
Еще удобно воспринимать дружбу как милый трёп, но в случае беды спрятаться подальше, потому что собственная персона не способна брать на себя еще и чужие проблемы. Обособленность становится нормой, привязанность – подобно абсцессу, вылечить которую можно лишь позитивным равнодушием, умелой отстраненностью, а любое проявление эмоций диагностировать нервным расстройством.
Нам разонравилось понимать друг друга, захотелось европейской расслабленности вкупе с четкой субординацией, когда всё легко и понятно, без эмпирических изгибов. Быть душевным, волнующимся, переживающим, привязывающимся для многих стало постыдным и, боюсь, однажды все мы вступим в «Дивный новый мир» Олдоса Хаксли. А с другой стороны, может, так лучше?
